информационное
Фото Артёма Келарева.
Единственный (и неповторимый) показ уличного спектакля российского инженерного театра АХЕ из Санкт-Петербурга состоялся на Красной пристани Архангельска 25 июня во время XXV фестиваля уличных театров.
Этот динамичный, горячий коктейль петербуржцы смешали из эпизодов романа французского писателя Бориса Виана «Пена дней». Премьера уличного спектакля состоялась в 2015 году — в Год литературы и на традиционном питерском городском празднике — Дне Достоевского. Кстати, совсем недавно, 16 июня, его сыграли на другом фестивале — «Арт-оварг» в городе Выкса Нижегородской области.
Некоторые артисты, занятые в спектакле, уже знакомы архангельскому зрителю. Да и вообще они часть той единой «семьи» Вячеслава Полунина, Антона Адасинского и Михаила Шемякина, с которой близок Архангельский молодёжный театр. Кстати, Адасинский смотрел спектакль вместе с архангелогородцами и гостями города.
Антон Адасинский.С художником, режиссёром, актёром и перформером Павлом Семченко архангелогородцы только за время нынешнего фестиваля встретились уже не раз — на перформансе «Рёбра в рёбра» на предоткрытии в музейном дворике и на гала-концерте. А ещё он был одним из трёх режиссёров, которые создали в Молодёжном театре спектакль-триптих «Смерть Норвегова». И он же оформил уличный спектакль «Путями Каина: трагедия материальной культуры», который Максим Диденко поставил на фестивале в Архангельске в 2016 году.
Сергей Азеев.Кстати, музыку к «Смерти Норвегова» и главную роль в ней сыграл ещё один питерский актёр, задействованный в «Пене дней», — Сергей Азеев.
Бывший артист театра «Лицедеи» Валерий Кефт недавно приезжал в столицу Севера на юбилей Виктора Панова. Александр Кошкидько дважды приезжал сюда как актёр спектаклей «Слово и дело» и «Жизнь за царя» «Театро ди Капуа», а Гала Самойлова — с мюзиклом «Лёнька Пантелеев», в котором сыграла Чёрного капитана.
Александр Кошкидько. Кроме того, с «Пеной дней» в Архангельск впервые приехали другие известнейшие питерцы: один из сооснователей театра АХЕ Максим Исаев, актёр Николай Хамов, работавший как художник-технолог и с театром Derevo Адасинского, и с Диденко, и с Полуниным, и с Шемякиным, и актриса театра имени Ленсовета Наталья Шамова.
Роман Виана сам по себе восхитительно сюрреалистичен и абсурден. Его главный герой живёт в доме с «пианоктейлем» — пианино, смешивающим напитки на основе мелодий, — а его возлюбленная заболевает, когда у неё в груди начинает расти водяная лилия, — что не очень-то располагает к следованию привычной логике действия и соблюдения причинно-следственных связей. А театр АХЕ и вовсе решил проветрить умы зрителей уличным воздухом от приземлённого «кто, что и зачем» и ошеломляющим видом ландшафтных декораций «вымести остатки ненужных литературных знаний».
Свой спектакль по избранным сценам сатирико-сюрреалистического романа АХЕ на своём сайте описывает символично:
«Покрышкин старательно прививает черенок из вишнёвого сада [классического русского театра] к изнеженной орхидее французского би-бопа [джазового стиля, отличающегося быстрым темпом и сложными импровизациями], растущей на пустыре русского абсурда. Хармс выпалывает из этого пустыря сорняки повседневности, а Стравинский конструирует похоронный марш из сора дней. Всё это на мобильный телефон снимает [cоветский режиссёр и сценарист, один из основателей и теоретиков документального кино] Дзига Вертов и выкладывает в сеть. Как будто».
Избранные эпизоды романа в сценической уличной редакции скрепляют четверо героев — две пары влюблённых. Первые — владелец чудо-квартиры Колен и внезапно заболевшая Хлоя, а вторые — Шик и Ализа, которые страстно любят писателя Жана Соля-Партра, пародийно списанного с Сартра. К событиям романа отсылают отдельные сцены-«пасхальные яйца». Например, Николай Хамов, который раскручивает лассо с книгами, напоминает о страсти Шика к Партру.
Важнейшим элементом решения уличного спектакля в пространстве стала ландшафтная декорация — своеобразная кристаллическая решётка куба, этакая клетка, выполненная из дерева. Для артистов, существующих на стыке пластического театра, акробатики и эквилибра, эта конструкция стала объектом взаимодействия. В ней они парили и падали, на её «бортах» балансировали, как канатоходцы, покачивались полулежа в её углах, как на волнах, почти кувыркались в ней, как в деревянном угловатом шаре для зорбинга.
То, как артисты существовали в этих кубических рамках, заставляло чувствовать себя на эмоциональных качелях. Две мелодраматические сцены, которые пары актёров сыграли, качаясь на столе, привязанном верёвками к четырём угла куба, — будто парящем в воздухе, — вызывали трепет.
Это любовь одновременно как подъём, как восхождение и как падение. Причём одна из пар предстала олицетворением чувственной, а другая — романтической любви. Экстаз первых сопровождался всполохами пламени, а у второго возлюбленного после свадьбы вырастают крылья — костыли.
Этот же стол — ложе любви — превращается в больничную койку для умирающей Хлои, у которой из груди вырезают водяную лилию (белый цветок появляется в руках артистов). И когда на её тело падает подожжённое сердце, дыхание перехватывает уже не от восторга.
В финале полый деревянный куб обмотали упаковочной плёнкой. Как и в романе, пространство начало сжиматься вокруг героев. Образовавшийся аквариум наполовину заполнили пеной, часть которой, к радости публики, оказалась на асфальте.
А пенную гробницу потом утопили в Двине — во славу абсурду, который сильнее смерти.