Фабрика грёз и кошмаров: Хичкок, киднеппинг и койки для зрителей в road-movie Архангельского молодёжного театра

Детское фантазийное приключение о путешествиях сквозь время на игрушечных поездах режиссёр Максим Соколов превратил в триллер в духе голливудского нуара. «По-богомоловски» он пересочинил эту историю, насытив её интертекстом и гиперссылками к пьесе «Кто боится Вирджинии Вульф?» Эдварда Олби, шекспировским «Ричарду III» и «Макбету» и «Сталкеру» Андрея Тарковского, снятому по мотивам «Пикника на обочине» братьев Стругацких.

Обвал на Йью-Йоркской фондовой бирже и последовавшая за ним Великая Депрессия отняли у 11-летнего Оскара Огилви дом, игрушечные поезда и папу. А грабители, нагрянувшие в Первый национальный банк города Кейро, лишили его детства. 

Архангельский молодёжный театр демонстрирует устойчивый интерес к детским травмам и их переживанию через сны, воспоминания и миражи. Об этом в той или иной степени последние премьеры — «Вся жизнь впереди», «Смерть Норвегова» и даже кое-в-чём «Чайка».

Худрук театра Виктор Панов перед началом спектакля.

В фойе зрителей встречают три истукана — три волка с Уолл-стрит. У всех выщерблены глаза. На голове у одного сидит ворон, словно ждёт, когда можно будет поживиться падалью. У другого тёмная краска на виске — будто пустил себе пулю. Из-за жадности этих воротил всё и случилось, но до того, как Депрессия сказалась на жизни мальчиков и пап, им дела не было.

А в зрительном зале стоят односпальные кровати и прикроватные стулья. Так пространство в Молодёжном театре ещё не решали, да и саму «Синюю комету» «пановцы» поставили впервые в России. Одних зрителей усаживают, других укладывают, укрывают одеялом (и даже молока потом дадут «на ночь»). «Можно спать, если у вас получится…», — загадочно говорит Максим Соколов. В центре — одинокая кровать, на которой калачиком свернулся Оскар (Кирилл Ратенков). 

Ряды кроватей навевают ощущение сиротства, чувствуешь себя в детском приюте. Сюда за «потерянными мальчиками» мог бы прилететь Питер Пэн, но, нет, он не прилетит. Зато заглянет кое-кто похуже. 

— Это такой детский накопитель, — говорит постоянный соавтор Максима Соколова, художница Анастасия Юдина. — Это же очень сильный образ, когда много пустых кроватей, и ты один в этом пространстве. И ещё ты ребёнок, тебе 11 лет, и вообще тебя бросили. Как ни крути, сколько угодно можно объяснять то, что папа его оставил, необходимостью и обстоятельствами, но ему-то от этого не легче. Скорее всего, это будет с ним всю жизнь. Должно быть очень чётко по структуре — кровать для ребёнка, и стул для родителя, чтобы была возможность взять маму или папу за руку, почувствовать, что они рядом.

Оскар — почти сирота: его мать убила шаровая молния, отца он теряет, а вместе с ним и надежду его когда-либо обрести. Папа в спектакле — фигура пассивная, не в пример деятельному мальчику: Степан Полежаев играет его почти молча, лишь произносит сакраментальное обещание встретить в Лос-Анджелесе. Боль отца Полежаев передаёт ювелирно: глаза виновато бегают, тускло всматриваются в пустоту, будто не видя выхода, уголки губ беспомощно подрагивают, не в силах сложиться в ободряющую улыбку. Папа — обманщик: он говорил, что «всё в жизни только к добру, но голос у него был совсем унылый». В кульминационный момент звучит макбетовское: «Отец — изменник».

Степан Полежаев в роли папы.

Детоприёмник, придуманный Максимом Соколовым, Анастасия Юдина превратила в паноптикум причудливых, жутких и одновременно чрезвычайно притягательных образов. В двух противоположных стенах над головами у зрителей увязли человеческие фигуры: словно пробирались через толщу цемента, и тот застыл прежде, чем они успели выбраться. Так и встряли — кто по грудь, кто одной ногой в бетоне, кто спиной, а кто вместе с велосипедом. 

Как и Оскар, они потерялись в пространстве и времени, они тоже — жертвы кризиса. Поначалу они недвижимы и кажутся мёртвыми, как охотничьи трофеи на стенах, но потом слышится — они громко и страшно дышат, шепчут, вопят и скандируют. Пространство вокруг них порой сжимается, лишь усиливая ощущение клаустрофобии. Подвижная стена в прямом смысле «съедает» дверь, наглядно демонстрируя, что выхода нет.

— Это персонажи, которые застряли в больном сознании ребёнка, — поясняет Анастасия Юдина. — Они как-то появились через кино, через воспоминания, через травмы. Появились и не уходили, потому что было очень плохо: папы не было и помочь было некому. 

Среди них — люди из окружения Оскара, и порождения его фантазии. Математик мистер Эплгейт (Евгений Шкаев) — скромный денди с томиком Шекспира и крохотной шарманкой. 

Яна Панова в роли тёти Кармы.

Скупая и строгая тётя Карма (Яна Панова/Полина Третьякова) — мистическое имя: в книжке она просто Кармен! — с жутковатыми серьгами-скорпионами, лысиной и крикливыми деланными интонациями похожа на ведьму или облупившийся манекен из универмага. 

Уилла-Сью (Анастасия Хуртай).

Её временами вредная «маменькина дочка» Уилла-Сью (Анастасия Хуртай) — этакая живая кукла наследника Тутти с взбитыми локонами и лоснящимся лицом, которая на одном дыхании выдаёт пронзительную высокую ноту — то ли скрип, то ли плач, то ли вой. Заносчивый сын банкира Петтишанкса Сирил (Антон Чистяков), въехавший в эту кунсткамеру на велосипеде, похож на типичного посыльного или разносчика газет из старого кино. Случайную попутчицу Оскара Китти (Валерия Коляскина), распластавшуюся по стене, легко заподозрить в сходстве с девочкой из «Звонка».

Сирил Петтишанкс (Антон Чистяков).

Образы близких и антропоморфные фантазии либо преображены магией кино, либо вдохновлены синематографом — это мир мальчика, очарованного Голливудом. Даже фойе театра воссоздаёт кинозал, в котором идёт титры фильма. 

Крепкую связь спектакля с кино обеспечивает жанр, избранный режиссёром, а также сам первоисточник: в разгар своих приключений Оскар оказывается в Голливуде и бывает в гостях и лично встречается с его обитателями.

— В то время кино было настолько сильным источником впечатлений и информации, что сознание ребёнка могло трансформировать реальность по тем фильмам, которые он видел, — отмечает Анастасия Юдина. — Мы оттолкнулись от эстетики фильмов того времени либо фильмов, снятых о том времени. Например, «Китайский квартал». Образ одного из бандитов брали с Джека Николсона. У Евгения Шкаева тоже что-то от Николсона есть: он очень подходит тому времени.

Своим наместником, а, возможно, и своим альтер-эго в постановке, Максим Соколов сделал Альфреда Хичкока (его сыграл Илья Глущенко). Хичкока внимательные читатели могли встретить и в книге: пусть там он появляется под именем мистера Х., но проговаривается, что его жену зовут Алма, а его фильмы — родоначальника саспенса! — всегда держат зрителей в напряжении. 

Короля ужасов Соколов наделил неограниченными полномочиями: важный и чопорный, но сочувствующий, он явно знает больше, чем зрители, оценивает историю Оскара — достаточно ли в ней интриги и напряжения? — и, когда терпение заканчивается, разрушает «четвёртую стену»: «Зритель спит и видит сны! Мне нужен триллер!». Словно это сам Максим Соколов говорит.

Илья Глущенко в образе Альфреда Хичкока — за камерой.

Ещё одна чистокровная обитательница Голливуда — героиня Кэтрин (Наталья Малевинская/Татьяна Потоцкая) — дива в вечернем платье с перчатками. Её хотелось бы назвать Джоан — как легенду Фабрику грёз Джоан Кроуфорд. Её история о потере сына — «красавчика, умницы, совершенства!» — составляет душещипательную противоположность рассказу Оскара. 

В роли Кэтрин (или Джон Кроуфорд, если угодно) — Наталья Малевинская.

Многомерности горю этой леди на грани нервного срыва придаёт то, что слова про «плюшевых мишек и прозрачных золотых рыбок» взяты из пьесы Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?» — про семейную пару, которая выдумала своего ребёнка. Это фантомная боль, тоска по тому, кого никогда не было рядом.

Антон Спиров и Евгения Плетнёва в роли грабителей.

Дух эры немого кинематографа в спектакль привносит харизматический, «химичный» дуэт грабителей (Евгения Плетнёва и Антон Спиров). Как актёры немого кино, они преувеличенно работают лицами: дьявольски ухмыляются, закрывая Оскару рот. Рисунок их ролей пластический: движения не резки, не брутальны, а полны кошачьей грации. Жизнь мальчика они разрушают играючи, словно танцуя, — с той же безмятежностью, с которой разливают зрителям молоко под тревожную хронику о начале Депрессии. 

Их появление сопровождается сонным параличом у Оскара: в текст инсценировки органически вплелось описание этого патологического состояния, оставленное пережившим его на просторах Интернета.

Кирилл Ратенков.

Великую часть времени Кирилл Ратенков, играя Оскара, проводит с закрытыми глазами. Это ночной кошмар, от которого не получается проснуться. Он бродит вслепую, балансируя на спинках кроватей, как канатоходец.

— Он частично проваливается в сон и потом из него выходит, — говорит Максим Соколов. — Он путешествовал, разве сон — это не путешествие? Во сне можно оказаться и в макете поезда. Этот сон начинается, когда папа уходит и заканчивается когда он, наконец, его обретает.

Агонию кошмара усиливает свет обладателя «Золотой маски» за «Губернатора» Андрея Могучего Стаса Свистуновича. 

Белый свет освещает согбенную фигуру отца.

Маленькие лампочки-«розочки» на стеблях-«змейках» оживляют каждую восковую фигуру, белый свет освещает согбенную фигуру отца и бьёт из-под кроватей, а пульсирующая пляска вспышек под жёсткую ритм-секцию почти превращаются в пытку. Свет в спектакле становится мыслящим и жестоким существом, доводящим зрителя до предела возможностей.

Янь Пень (Юрий Бегметюк).

«Тайна внутри», — говорит ассистент Янь Пень (Юрий Бегметюк) маэстро Хичкоку, недовольному сентиментальностью и незакрученностью интриги. А девочка Китти в поезде замечает Оскару мимоходом: «Вам, наверное, лет 30 или 40». 

Встреча отца с сыном (а, может быть, встреча мальчика с самим собой — взрослым?) исполнена щемящей тоски и милосердия ко всем — к папам, мальчикам и даже тем истуканам с пустыми глазами, которые каждую минуту думают о том, чтобы не продешевить. Главное — верить. Верить в себя и стать беспомощными, как дети, «потому что слабость велика, а сила ничтожна…».