В Виноградовском округе два человека погибли в аварии с грузовиком
Общество
«Кино лучше снимать в Архангельске, чем в Москве»: режиссёр Николай Флотский — о холодном искусстве и индусах на Белом море

«Кино лучше снимать в Архангельске, чем в Москве»: режиссёр Николай Флотский — о холодном искусстве и индусах на Белом море

22.06.2020 19:22Мария АТРОЩЕНКО
Молодой архангельский режиссёр Николай Флотский готовит к премьере свой второй фильм «Обет» — беломорскую притчу о любви и мировой культуре в стилистике голливудского нуара.

Съёмки короткометражной ленты прошли в Архангельске и на Белом море в январе 2020 года при поддержке киностудии «Инфильм». Свою сценарную заявку Николай Флотский защитил на Втором Арктическом питчинге. Его предыдущая картина «Теорема» завоевала диплом международного кинофестиваля Arctic Open и была показана на множестве других смотров в Москве, Нижнем Новгороде, Мурманске, Калининграде, Благовещенске, Калькутте и Тромсё.

В «Обете» влюблённые (их сыграли артисты Архангельского молодёжного театра Евгения Плетнёва и Степан Полежаев) собираются обвенчаться по индийскому обряду. Проведение таинства доверяют загадочной индианке — героине студентки из Индии Лакшми Тевар.

Над фильмом работала большая команда. Николай Флотский выступил не только как режиссёр, но и как продюсер. Художественным руководителем картины стал российский кинорежиссер и художник Рустам Хамдамов. Музыку к фильму написал композитор Иван Кушнир, известный совместными работами с театральным режиссёром Максимом Диденко. Работа со звуком шла на студии Musical Emotions Records (звукорежиссёр — Олег Кожевин). Специально для съёмок индийского брачного обряда архангельский скульптор Надежда Шек изготовила шивалингам — символ объединения мужского и женского начал.

Кадр из фильма «Обет».Кадр из фильма «Обет».

— Мне захотелось показать, как русская культура обращается к индийской — к свадебному обряду, — а индийская — к европейской, к живописи Возрождения, — рассказал Николай Флотский. — Я полгода преподавал в Северном медицинском университете для индусов русский язык как иностранный. Этот странный, алогичный образ — индусы на Белом море — и послужил для меня отправной точкой. Эта странность, она из сегодняшней жизни. Ещё после «Теоремы» мне задавали много вопросов: «Почему так непонятно?». Просто в жизни всё настолько не понятно! Это мой опыт: чем я старше, тем более не понятна мне жизнь. Мне была более понятна жизнь, когда мне было лет 15. Мне казалось, что всё ясно и будет так и так. Но со временем плохое начинает казаться уже не таким плохим, хорошее не таким хорошим. Всё смешивается, и это смешение всех понятий в мире с культурной точки зрения мне и хотелось показать.

— Казалось бы, в вашем фильме есть простая и понятная история: «Они любят друг друга, собираются пожениться, но в конце-концов она сбегает». Но почему-то при пересказе то, что выглядит поэтично, начинает звучать плоско. Значит, дело не в сюжете, а в чём ещё — в атмосфере?

— Есть кино, которое снимают по сюжетам, а есть кино, которое снимают по образам. Это очень полярные вещи. Мне интереснее заниматься образами. Кто-то сказал: «Если ты можешь пересказать фильм, то в чём смысл?». Самые крутые фильмы, те, которые мне нравятся, я не могу пересказать. Как пересказать «Голову-ластик» Линча? Или трилогию «Приключение», «Ночь», «Затмение» Антониони? Если это только про сюжет, то зачем тогда кино, если есть литература? Кино оперирует очень абстрактными подсознательными инструментами.

Во ВГИКе я защитил диплом по трансцендентному кино. С моей точки зрения, кино должно приближать зрителя к самому себе, а не отдалять, как это делает основной поток производимых фильмов. Например, я, когда шёл смотреть авторское кино в Москве, выходил из кинотеатра и вообще не мог вспомнить, о чём был фильм. Потому что весь сеанс думал о своём: фильм становился просто отправной точкой для того, чтобы я приблизился к самому себе. И мне кажется, это очень важно, хотя сейчас этого катастрофически мало. Наоборот, происходит какое-то расчеловечение, а поток контента из инстаграма и фейсбука только загрязняет мозг. И мне бы очень хотелось, чтобы «Обет» как раз направил зрителя на самого себя.

Николай Флотский. Фото Артёма Келарева.Николай Флотский. Фото Артёма Келарева.

— Не кажется ли вам, что как архангелогородец вы неосознанно передали своим картинам то, что хочется назвать «северным характером» — лаконичность, немногословие, недосказанность?

— Всё это возникает интуитивно. Я вообще стараюсь делать фильмы более интуитивными, чем мозговыми. Мне кажется, в этом больше правды. Мозги очень часто обманывают, а когда веришь сердцу, результат лучше. Мне нравится холодное искусство. Отстранённое. Все фильмы, которые мне близки, они холодные. Мне кажется, в этой холодности есть какая-то самодостаточность искусства. Оно не кричит: «Посмотри меня!». Хочешь — смотри. Так же, как скульптура — она очень самодостаточна, она просто есть. Если ты захочешь, ты остановишься возле неё, если нет — она не будет тебя трясти, не будет навязываться. Я не люблю, когда меня трясут.

— Насколько сложно заниматься кинопроизводством в Архангельской области?

— Я считаю, что очень важно искреннее желание. И понимание, зачем тебе это нужно. Потому что, мне кажется, кино везде трудно делать. Здесь трудность возникает в том, чтобы привести нужных людей и аппаратуру. В принципе, всё. В той же Москве делать фильм будет сложнее, потому что там везде пробки. Люди всё время спешат, и, естественно, каждый чих там стоит очень дорого. Здесь даже, получается, в какой-то степени легче. Я приглашаю людей, они живут здесь неделю или дней десять, и в это время целиком посвящают себя фильму. В Москве добиться такого было бы очень сложно.

— Вы постоянный участник грантовых конкурсов и питчингов. Получается, снять кино без поддержки невозможно? А как же — взять в руки смартфон и снимать?

— Я не вполне разделяю эту идею. Для меня кино — это изображение в первую очередь. Это живопись. На смартфон это тоже можно сделать, но что-то утрачивается, что-то очень ценное. У меня нет фильма на смартфон. Может, я его сделаю. Но вот эта тема, что кино можно снять без денег на телефон, мне кажется, не работает. Так или иначе, деньги нужны — на проезд, на еду людям!

— Своего зрителя вы находите в основном благодаря фестивалям? Их вам достаточно, чтобы чувствовать, что у вас есть контакт с аудиторией?

— Пока что да. Если честно, до «Обета» я вообще не думал про зрителя. Я снимал «Теорему», потому что настолько хотел снять фильм! Я пять лет учился во ВГИКе, потом ещё два года на Высших курсах сценаристов и режиссёров. Восемь лет у меня было это желание — сделать фильм. Я долго искал этот дом, в котором мы снимали, и найти его в конце-концов было для меня настоящим чудом и подарком. Я приехал на Белое море, и мне сказали, что там есть заброшенный дом. Я пошёл в конец острова, нашёл дом, договорился с рыбаками, потом два месяца его сам переделывал...  И я не думал, кто это будет смотреть.

Сейчас бы мне уже хотелось, чтобы «Обет» посмотрело как можно больше людей. Кроме как через фестивали я пока не знаю, как это сделать. Понятное дело, что в кинотеатре не будет идти один короткометражный фильм. Возможно, потом его можно было бы разместить на платформах вроде «Пилигрима». Это одна из первых платформ в России, где в свободном доступе с соблюдением авторских прав размещаются короткометражные и документальные фильмы.

Сейчас все говорят, что после пандемии мы вступим в какой-то новый мир. Если мы изменимся, то и искусство должно измениться. Должно появиться что-то новое. И «Обет», мне кажется, — это нечто новое. Это фильм, который сделан с бесконечной любовью к мировой культуре, но обращается к каким-то совершенно новым способам восприятия. По-моему, искусство должно открывать человеку новые способы восприятия, учить видеть мир по-другому.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.