Режиссёр Владимир Хрущёв: «Мы Шекспира понимаем лучше, чем Абрамова»

В репертуаре «архдрамы» уже есть один спектакль Владимира Хрущёва — «интимные сцены из жизни богов и людей» «Амфитрион». Он также привозил свою постановку Homunculus по «Детям солнца» на шестой фестиваль «Родниковое слово». На этот раз, как и в случае с «Амфитрионом», соавтором режиссёра станет театральный художник Анатолий Шикуля. Инсценировку романа Фёдора Абрамова написал молодой автор Михаил Васюнов.

После одной из репетиций режиссёр рассказал «Региону 29», как относится к психологическому и визуальному театру, отличаются ли зрители в Калуге от публики в Архангельске и как он собирается переносить на сцену образный язык Абрамова.

Владимир Хрущёв и помощник режиссёра Юлия Сядей.

— После назначения главным режиссёром калужской областной драмы вы говорили, что Калуга вас «возвращает из театра острой формы к театру для человека и о человеке». Что вы имели в виду?

— «Возвращает»? Значит, я до этого был где-то далеко, далёко от Человека… Сейчас лучше сказать так: о Человеке — для Человека, образным языком театра. Любая форма — это проявление содержания, она нужна для того, чтобы выявить суть, конфликт, раскрыть сцену. Мне интересен, скажем так, выразительный по форме и точный по смыслу театр. С живыми человеческими судьбами. Для меня театр — это всё-таки не жизнь, а искусство. Это другая манера существования. Не зря же написано — «герои пьесы», они всё-таки как-то отличаются от людей вокруг нас.

Я совсем не против русского психологического театра (если кто-нибудь знает, что это такое), но иногда, мне кажется, за этим понятием мы, режиссеры, прячем лень, скудность фантазии и шаманство: люди на сцене существуют, как в жизни, и вроде бы уже искусство. Мне всегда казалось, что в театре на сцене люди должны собираться, чтобы не друг с другом поговорить, а поспорить с Вечностью. Отсюда и вышел разговор о том, что провинциальный зритель приучен к более простым формам. Я не говорю, что это плохо или хорошо, не даю оценок.

— Но вам, получается, интересны какие-то более игровые способы?

— Жизнь вообще игра — игра по-серьёзу, а уж театр — точно. Скажем так, кому-то сериалы, кому-то Альмодовар.

— А то, что вы начинали, как режиссёр пантомимы, как-то сформировало ваш интерес к визуальному театру?

— Да, я думаю, корни именно оттуда. В пантомиме каждое движение глаз, тела, руки, пальца очень важно — это событие, и оно должно быть математически рассчитано, актёрски оправдано, должно нести смысл. Там можно собрать внимание только одним взмахом руки, как делал Марсель Марсо в своём знаменитом спектакле «Клетка».

Актёр в пространстве сцены — энергетический элемент, и он должен его каким-то образом заполнить: либо знаниями, либо опытом, либо точным пониманием того, что делает. Болтание по сцене и махание руками без какой-либо мотивации мне кажется непродуктивным. Форма для меня имеет громаднейшее значение, но не главное. Это форма не ради формы, она должна рождаться от сути.

— Работая в Архангельске уже второй раз, посмотрев спектакли архангельского репертуара, вы можете сказать, отличается ли местная публика от калужской?

— Я не думаю, что сильно отличается. Везде зритель хочет получить то адекватное, за что он заплатил деньги. А так как с определённого времени к нам относятся, как к сфере услуг, то и театры пытаются этому соответствовать.

Даже хорошие столичные театры, — скажем, театр имени Вахтангова, художественный руководитель которого Римас Туминас является для многих эталоном стиля, вкуса и профессионализма, — сочетают в афише разные названия для любого зрителя.

Если говорить о моих предпочтениях, то я люблю Эймунтаса Някрошюса (известный литовский режиссёр, создатель театра Meno Fortas, — ред.), мне очень нравится Томас Остермайер (немецкий режиссёр, поставивший «Фрекен Жюли» в Театре Наций, — ред.) и многое из современного искусства. Очень любопытно развиваются несколько театров в Сибири, за Уральскими горами и на Дальнем Востоке.

Но провинциальные театры в России живут по системе репертуарного театра, где есть всё — сказка, комедия, драма, трагедия — на все слои населения. И им приходится быть очень подвижными. Если публика не идёт на спектакль, значит, он плохой. Идёт — хороший. Это мерило не совсем правильное, хотя неизбежное.

Я мало успел посмотреть, пока я здесь, но два совершенно разных спектакля увидел — «Пелагею и Альку» и «Загадочное ночное убийство собаки». Первому — десять лет, и до сих пор полные залы. Зритель голосует билетами. И у меня в театре он пошёл бы, наверное, с таким же успехом, и так же бы публика переживала и плакала. Но, это не мой любимый жанр…. Мне по эстетике ближе «Собака».

— Сейчас вы приехали в Архангельск ставить «Две зимы и три лета». И, наверное, для того, чтобы избежать какого-то юбилейного шлейфа, вы в первую очередь для себя решили, чем вам интересен этот текст.

— Делать спектакль на родине автора, да ещё и к его юбилею, — это суперответственно. Никогда у меня такого не было. Я благодарен главному режиссёру Андрею Тимошенко, что он доверил мне такую сложную задачу. Не скажу, что роман меня сразу сильно возбудил к действию: Абрамов — достаточно неэмоциональный автор. Волнует ли меня то, как жила послевоенная деревня? В меньшей степени, как человека современного. Но так как партия сказала, я попытался влюбиться в этого автора. И чем больше работаю, тем больше меня поражает его образный язык. Там такие описательные ремарки: «Солнце медвежьими лапами пробежалась по вершинам сосен», — ну, обалденно же! И я понимаю, что вот эта образность — и есть для меня ключ к этому автору. И в этом душа Русского Севера!

— Фамилия Пряслины в названии спектакля как бы говорит о том, что это попытка выйти за пределы конкретного романа, сделать своебразную семейную сагу.

— У нас некоторые эпизоды в хронологии перемешаны. Некоторые фразы персонажам даны из совсем других частей романа. Для того, чтобы композиция читалась ярче. Но основным объектом исследованием для меня являются Пряслины — прежде всего Михаил, Лиза и мать Анна. А больше всего мне интересны взаимоотношения Егорши и Михаила, двух пацанов, которые в этой жизни пошли по разным дорогам. Оба молодые, у обоих есть какие-то цели, мотивы, которые они с первых секунд заявляют, и при всём том, что они закадычные друзья, жизнь их сильно меняет, что одного, что второго.

— Вы упомянули, что хотели бы передать на сцене образный язык автора. А это задача вообще не про пересказ сюжета…

— Событийная линия сохранена, просто она у нас сконцентрирована в один луч, как лазерный. Всё лишнее отметается. Есть порядок событий, который Автором придуман. Всё равно никуда не денешься от структуры драмы: должна быть завязка, развитие действие, кульминация, развязка, — потому что зритель за чем-то должен следить.

При этом в другие романы тетралогии мы не заходим: мы только имеем в виду, что будет «Дом», — для перспективы образов. Мы остаёмся в рамках романа, просто у нас есть знание о том, что было, что будет дальше и о некоторых других повестях Абрамова, но это не литературная компиляция.

Работа с текстом и без того — громадная цепочка отношений, интерпретаций и пересказов. Абрамов «списал» своих героев с живых людей, сделал художественную обработку, придумал персонажей. Его роман отредактировали, напечатали. Я прочитал, увидел своё. Инсценировщик Михаил Васюнов написал своё. Я донёс до актёра, он понял что-то своё. Причём сбой мог произойти на первой же ступени — между тем, какие люди были на самом деле и как их Абрамов придумал. А уж нам через такое количество лет трудно даже определить, о чём он писал. Как ни странно, мы Шекспира понимаем лучше, чем Абрамова. Шекспир более глобален: под него можно подложить что угодно, и никто не скажет, что так не было написано. А Абрамов нам в спину дышит и не позволяет расслабиться. Более сложной работы в моей жизни трудно вспомнить.

— Особую роль Сказительницы в спектакле сыграет специалист по говоре Софья Сыроватская, при этом, как я поняла, вы не стремитесь, чтобы все персонажи разговаривали по-пинежски.

— Мне кажется это лишнее, это выразительное средство не для нашего спектакля. Мы же не музей, и нам совсем не обязательно такое проникновение в эпоху. Я поэтому и рад, что у нас появилась Софья Николаевна, которая несёт эту культуру, — единственный человек, который разговаривает на этническом стилизованном языке. Ждём вас на спектакле, приходите и сами всё увидите. Делаем мы это с любовью.

Премьера спектакля «Пряслины. Две зиимы и три лета» состоится 21 марта. Им же откроется седьмой театральный фестиваль «Родниковое слово».