информационное
Фото Анастасии Онучиной.
Андрей Тимошенко провёл северодвинского зрителя по основным мотивам своего творчества — выбору «грешного человече» между добром и злом, пути к свету через какой угодно мрак, — и продемонстрировал арсенал постановочных приёмов, знакомых архангельской публике.
Сибирский драматург Нина Садур переписала «миргородскую» повесть Гоголя о бурсаке Хоме Бруте, оставив её без начальника гномов Вия. Режиссёр-постановщик в свою очередь переписал уже переписанную концовку. К тому же панночек в спектакле — три, почти что троица наоборот: просто панночка (Юлия Калиберда), панночка-старуха (заслуженная артистка России Галина Лишица) и панночка-девочка (Полина Калиберда).
Во тьме, в которую режиссёр (он же — автор сценографии) поместил сцену, трепещут блуждающие огоньки, как души блуждающих в жизни людей. Из центра сцены с намёком на выход в зрительный зал — не так, как в «Грозе», но всё же, — идёт деревянный помост, как в чертёжной проекции разрезанный в нескольких местах. Деревянная горка, разрезанная на дольки, становится «козакам» и скамьёй, и обеденным столом.
Фото Анастасии Онучиной.На основании помоста появляется женская фигура в белом — не столько панночка, сколько царевна-лебедь с картины Врубеля, ослепительная невеста в жемчугах и в кокошнике, похожая на героиню певицы Муси Тотибадзе в спектакле Андрея Могучего «Сказка про последнего ангела» в московском Театре Наций.
Сама же сцена — словно помещение винного погреба, полки и всё свободное пространство в котором заставлены бутылками с «горилкой» и пирамидами из стеклотары разных объёмов. Горилка не горилка, но что-то там внутри плещется, как и в бочке с водой, стоящей справа. Сверху вниз, не из земли к солнцу, а с неба к центру земли, растут оголённые стволы деревьев — как тех, с которых в пьесе лилась кровь.
Дорош (Павел Митякин) и Явтух (Сергей Полетаев). Фото Анастасии Онучиной.Когда светлячки расходятся, на сцене остаётся три «козака», застывшие с невидимыми чарками в руках — былинно-мудрый Явтух (Сергей Полетаев), «крепкий орешек» Спирид (Владимир Кулаков, в очередь с ним эту роль исполняет Михаил Быстров) и молодой да глупый ещё Дорош (Павел Митякин). Явтух уверен, что кончились чудеса на свете: осталась одна «научность». С этим словом на устах старый «козак» вытягивает вперёд руку и застывает, почти бронзовея, как памятник какому-нибудь учёному. Его товарищи аж пятятся в испуге.
Но живым опровержением словам Явтуха служит появление пана философа Хомы Брута (Павел Варенцов), которого будто сама судьба ведёт к «козакам». Он ещё всех заставит поверить в чудеса — божественные чудеса! Символом предначертанного пути становится деревянный помост, который выводит бурсака прямиком к «самобранке» с горилкой и галушками. По этой дороге бурсак идёт босым, перекинув узелок с пановскими сапогами через плечо. Потом, отправляясь на последний бой с панночкой, он эти сапоги тоже снимет и оставит на дороге.
Хома Брут (Павел Варенцов). Фото Анастасии Онучиной.«Не старая ещё бабёнка» Хвеська (Анна Венгерович/Юлия Зарецкая) при виде него начинает петь особенно нежно. Крынка с галушками от неё — знак особенного расположения к пану философу.
В «козаках» неуверенная вера в чудеса уживается с жаждой проникнуть в суть вещей — в самое нутро земли. Туда они пытаются заглянуть, свешиваясь с края сцены, как с края земли, и рискуя опалить себе ресницы в алом зареве (художник по свету — Станислав Костарев).
Если тайны земли «козаков» обжигают, то тайны ведовства — холодят. Словно услышав слова Хвеськи про ведьму, появляется панночка (Юлия Калиберда) — уже в традиционном флюорисцентном белом балахоне, с распущенными чёрными волосами и венком на голове. В лучах холодного голубого света застывшие от ужаса фигуры «козаков», Хвеськи и Хомы кажутся вмёрзшими в землю. Взгляда ведьмы избегают — будто не панночка, а сама Медуза Горгона. Дорош прячет лицо в своей свитке, будто один взгляд пановой дочки так же опасен для глаз, как жар сердца земли.
Хвеська (Анна Венгерович). Фото Анастасии Онучиной.Панночка надевает на голову Хоме венок из обгорелых или засохших цветов, похожий на терновый венец, словно готовя его к страданию. А представительница сил жизни, Хвеська, этот венок с его головы снимает, одёргивая руки, как ужаленная и ворча: «Гадость!» (этого у Нины Садур в пьесе нет, это режиссёрское). Так она начинает борьбу с панночкой за жизнь пана философа.
Хвеська — женщина-песня. Спектакль весь очень музыкальный и песенный (спасибо хормейстеру Олегу Щукину, который работал с Андреем Тимошенко и в «Грозе», и в «Рождестве по-итальянски»), но Анна Венгерович даже отдельные реплики произносит нараспев: «Ой, лишенько-о-о» или «Жалко хлопчика! Краси-и-и-венький…».
Фото Анастасии Онучиной.Как и пьесе Садур, Андрей Тимошенко монтирует солнечные живые сцены, полные песен, птичьих трелей, галушек и работы в поле, с потусторонними. Так, после сцены людного хоровода (хореограф — Анастасия Змывалова), когда Хома игриво спрашивает у Хвеськи, отчего так колотится его серденько, наступает сумрак. Главный герой остаётся один в круге света. Вот тут-то его и подстерегает панночка-старуха (заслуженная артистка России Галина Лишица) — та самая лебедь в жемчужном кокошнике. Сцена полёта и скачек заканчивается почти похоронной процессией: победив ведьму, пан философ сам обрекает себя на службу по ней.
После встречи с панночкой, когда Хома уже перестаёт слышать, как стучит его серденько, целительным для него становится тепло Хвеськи. А для зрителей — комичный, звучащий чистым гротеском после всей ночной жути, искромётный монолог Анны Венгерович о панских свиньях — таких свиньях, толще которых нигде нету, всем свиньям свиньях. Его зрители встречают аплодисментами!
Фото Анастасии Онучиной.В первую ночь службы панночка выходит к Хоме в своём жемчужном обличье. Он накрывает её чёрным пологом: мол, нет у тебя власти надо мной, ведьма, — но она с лёгкостью сбрасывает покров. Нечистая сила — глянцевые манекены, склеенные северодвинскими бутафорами — летает в спектакле без театральной машинерии, а почти в традициях театра кукол: практически в полной темноте ими манипулируют, как кукольники, артисты в чёрных одеждах.
После первой службы Хвеська Хому отпаивает, откармливает — одна за другой галушки оказываются во рту у Павла Варенцова! — и отогревает. Бурсак сам распахивает свитку, подставляя грудь солнцу, чтобы отогреть омертвевшее сердце. Склоняет тёплая баба пана философа бросить бурсацкую жизнь: жениться да о детках подумать. Говоря о детях, актриса так и прикладывает руки к животу, будто маленькие «козачки» уже готовы выйти в божий мир. После такого торжества витальности Хоме особенно тяжко возвращаться в церковь: вон, как ноги подгибаются да сами в пляс бросаются: тело хочет жить, а душа замерла в страхе.
Хома (Павел Варенцов). Фото Анастасии Онучиной.Вторую ночь службы Андрей Тимошенко дописывает за Нину Садур. После разговоров о живых младенцах на Брута налетают младенцы мёртвые — чёрные, лоснящиеся, — те, чей пепел пан философ хотел собрать. И одного за другим Хома укачивает: потому потом и будет бормотать слова из колыбельной…
В преддверии финала, когда Брут собирается на решающий бой с панночкой, чтобы собой, никчёмный сиротой, «заткнуть проклятую бесовскую рану», в спектакле неожиданно актуализируется мотив подвига обыкновенного человека, созвучный тому, что звучит в последней премьере Андрея Тимошенко на родной сцене — спектакле «Спасти камер-юнкера Пушкина».
Фото Анастасии Онучиной.Последняя картина второго действия пьесы Нины Садур так и называется — «Бой». Но в спектакле происходит акт милосердия — и режиссёра над персонажами, и Хомы над панночкой. Вместо того, чтобы, как Садур, похоронить обоих под завалами осквернённой церкви, Андрей Тимошенко решает обоих спасти. Чтобы дать надежду, указать путь к свету.
И вот уже пан философ и панночка читают «Отче наш», взявшись за руки, и вот уже зрители крестятся в темноте зала. И вот уже наутро звучат колокола, и хор, почти как в «Грозе», но по-украински, поёт о грешном человече. И вот уже вместе с панночкой и Брутом (на головах у них — уже не мёртвые, а живые цветы) на сцену выходит девочка (неслучайно это дочь Юлии Калиберды Полина). Вместе с ней, как с юным принцем Фортинбрасом в «Гамлете», приходит надежда на новое начало. И вера в то, что Бог есть любовь. И это главное чудо.