Андрей Тимошенко провёл северодвинского зрителя по основным мотивам своего творчества — выбору «грешного человече» между добром и злом, пути к свету через какой угодно мрак, — и продемонстрировал арсенал постановочных приёмов, знакомых архангельской публике.
Сибирский драматург Нина Садур переписала «миргородскую» повесть Гоголя о бурсаке Хоме Бруте, оставив её без начальника гномов Вия. Режиссёр-постановщик в свою очередь переписал уже переписанную концовку. К тому же панночек в спектакле — три, почти что троица наоборот: просто панночка (Юлия Калиберда), панночка-старуха (заслуженная артистка России Галина Лишица) и панночка-девочка (Полина Калиберда).
Во тьме, в которую режиссёр (он же — автор сценографии) поместил сцену, трепещут блуждающие огоньки, как души блуждающих в жизни людей. Из центра сцены с намёком на выход в зрительный зал — не так, как в «Грозе», но всё же, — идёт деревянный помост, как в чертёжной проекции разрезанный в нескольких местах. Деревянная горка, разрезанная на дольки, становится «козакам» и скамьёй, и обеденным столом.
![Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/60649468cbb2e.jpg)
На основании помоста появляется женская фигура в белом — не столько панночка, сколько царевна-лебедь с картины Врубеля, ослепительная невеста в жемчугах и в кокошнике, похожая на героиню певицы Муси Тотибадзе в спектакле Андрея Могучего «Сказка про последнего ангела» в московском Театре Наций.
Сама же сцена — словно помещение винного погреба, полки и всё свободное пространство в котором заставлены бутылками с «горилкой» и пирамидами из стеклотары разных объёмов. Горилка не горилка, но что-то там внутри плещется, как и в бочке с водой, стоящей справа. Сверху вниз, не из земли к солнцу, а с неба к центру земли, растут оголённые стволы деревьев — как тех, с которых в пьесе лилась кровь.
![Дорош (Павел Митякин) и Явтух (Сергей Полетаев). Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/6065872b5007c.jpg)
Когда светлячки расходятся, на сцене остаётся три «козака», застывшие с невидимыми чарками в руках — былинно-мудрый Явтух (Сергей Полетаев), «крепкий орешек» Спирид (Владимир Кулаков, в очередь с ним эту роль исполняет Михаил Быстров) и молодой да глупый ещё Дорош (Павел Митякин). Явтух уверен, что кончились чудеса на свете: осталась одна «научность». С этим словом на устах старый «козак» вытягивает вперёд руку и застывает, почти бронзовея, как памятник какому-нибудь учёному. Его товарищи аж пятятся в испуге.
Но живым опровержением словам Явтуха служит появление пана философа Хомы Брута (Павел Варенцов), которого будто сама судьба ведёт к «козакам». Он ещё всех заставит поверить в чудеса — божественные чудеса! Символом предначертанного пути становится деревянный помост, который выводит бурсака прямиком к «самобранке» с горилкой и галушками. По этой дороге бурсак идёт босым, перекинув узелок с пановскими сапогами через плечо. Потом, отправляясь на последний бой с панночкой, он эти сапоги тоже снимет и оставит на дороге.
![Хома Брут (Павел Варенцов). Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/6064943cb65fc.jpg)
«Не старая ещё бабёнка» Хвеська (Анна Венгерович/Юлия Зарецкая) при виде него начинает петь особенно нежно. Крынка с галушками от неё — знак особенного расположения к пану философу.
В «козаках» неуверенная вера в чудеса уживается с жаждой проникнуть в суть вещей — в самое нутро земли. Туда они пытаются заглянуть, свешиваясь с края сцены, как с края земли, и рискуя опалить себе ресницы в алом зареве (художник по свету — Станислав Костарев).
Если тайны земли «козаков» обжигают, то тайны ведовства — холодят. Словно услышав слова Хвеськи про ведьму, появляется панночка (Юлия Калиберда) — уже в традиционном флюорисцентном белом балахоне, с распущенными чёрными волосами и венком на голове. В лучах холодного голубого света застывшие от ужаса фигуры «козаков», Хвеськи и Хомы кажутся вмёрзшими в землю. Взгляда ведьмы избегают — будто не панночка, а сама Медуза Горгона. Дорош прячет лицо в своей свитке, будто один взгляд пановой дочки так же опасен для глаз, как жар сердца земли.
![Хвеська (Анна Венгерович). Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/606585a9cb861.jpg)
Панночка надевает на голову Хоме венок из обгорелых или засохших цветов, похожий на терновый венец, словно готовя его к страданию. А представительница сил жизни, Хвеська, этот венок с его головы снимает, одёргивая руки, как ужаленная и ворча: «Гадость!» (этого у Нины Садур в пьесе нет, это режиссёрское). Так она начинает борьбу с панночкой за жизнь пана философа.
Хвеська — женщина-песня. Спектакль весь очень музыкальный и песенный (спасибо хормейстеру Олегу Щукину, который работал с Андреем Тимошенко и в «Грозе», и в «Рождестве по-итальянски»), но Анна Венгерович даже отдельные реплики произносит нараспев: «Ой, лишенько-о-о» или «Жалко хлопчика! Краси-и-и-венький…».
![Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/606585ed7e99a.jpg)
Как и пьесе Садур, Андрей Тимошенко монтирует солнечные живые сцены, полные песен, птичьих трелей, галушек и работы в поле, с потусторонними. Так, после сцены людного хоровода (хореограф — Анастасия Змывалова), когда Хома игриво спрашивает у Хвеськи, отчего так колотится его серденько, наступает сумрак. Главный герой остаётся один в круге света. Вот тут-то его и подстерегает панночка-старуха (заслуженная артистка России Галина Лишица) — та самая лебедь в жемчужном кокошнике. Сцена полёта и скачек заканчивается почти похоронной процессией: победив ведьму, пан философ сам обрекает себя на службу по ней.
После встречи с панночкой, когда Хома уже перестаёт слышать, как стучит его серденько, целительным для него становится тепло Хвеськи. А для зрителей — комичный, звучащий чистым гротеском после всей ночной жути, искромётный монолог Анны Венгерович о панских свиньях — таких свиньях, толще которых нигде нету, всем свиньям свиньях. Его зрители встречают аплодисментами!
![Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/60649448725c5.jpg)
В первую ночь службы панночка выходит к Хоме в своём жемчужном обличье. Он накрывает её чёрным пологом: мол, нет у тебя власти надо мной, ведьма, — но она с лёгкостью сбрасывает покров. Нечистая сила — глянцевые манекены, склеенные северодвинскими бутафорами — летает в спектакле без театральной машинерии, а почти в традициях театра кукол: практически в полной темноте ими манипулируют, как кукольники, артисты в чёрных одеждах.
После первой службы Хвеська Хому отпаивает, откармливает — одна за другой галушки оказываются во рту у Павла Варенцова! — и отогревает. Бурсак сам распахивает свитку, подставляя грудь солнцу, чтобы отогреть омертвевшее сердце. Склоняет тёплая баба пана философа бросить бурсацкую жизнь: жениться да о детках подумать. Говоря о детях, актриса так и прикладывает руки к животу, будто маленькие «козачки» уже готовы выйти в божий мир. После такого торжества витальности Хоме особенно тяжко возвращаться в церковь: вон, как ноги подгибаются да сами в пляс бросаются: тело хочет жить, а душа замерла в страхе.
![Хома (Павел Варенцов). Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/6064949d34ef3.jpg)
Вторую ночь службы Андрей Тимошенко дописывает за Нину Садур. После разговоров о живых младенцах на Брута налетают младенцы мёртвые — чёрные, лоснящиеся, — те, чей пепел пан философ хотел собрать. И одного за другим Хома укачивает: потому потом и будет бормотать слова из колыбельной…
В преддверии финала, когда Брут собирается на решающий бой с панночкой, чтобы собой, никчёмный сиротой, «заткнуть проклятую бесовскую рану», в спектакле неожиданно актуализируется мотив подвига обыкновенного человека, созвучный тому, что звучит в последней премьере Андрея Тимошенко на родной сцене — спектакле «Спасти камер-юнкера Пушкина».
![Фото Анастасии Онучиной.](http://cdn21.region29.ru/6061899c798d8bbcff60d282/606494528ee22.jpg)
Последняя картина второго действия пьесы Нины Садур так и называется — «Бой». Но в спектакле происходит акт милосердия — и режиссёра над персонажами, и Хомы над панночкой. Вместо того, чтобы, как Садур, похоронить обоих под завалами осквернённой церкви, Андрей Тимошенко решает обоих спасти. Чтобы дать надежду, указать путь к свету.
И вот уже пан философ и панночка читают «Отче наш», взявшись за руки, и вот уже зрители крестятся в темноте зала. И вот уже наутро звучат колокола, и хор, почти как в «Грозе», но по-украински, поёт о грешном человече. И вот уже вместе с панночкой и Брутом (на головах у них — уже не мёртвые, а живые цветы) на сцену выходит девочка (неслучайно это дочь Юлии Калиберды Полина). Вместе с ней, как с юным принцем Фортинбрасом в «Гамлете», приходит надежда на новое начало. И вера в то, что Бог есть любовь. И это главное чудо.