Снится нам не рокот космодрома: архангельский драмтеатр запустил в небо «Сарафан»

Коллаж из рассказов Фёдора Абрамова «В Питер за сарафаном», «О чём плачут лошади», «Старухи» и некоторых записей из сборников «Были-небыли» и «Трава-мурава» составила режиссёр из Санкт-Петербурга Мария Критская. Постановка выросла из летней лаборатории молодой режиссуры «Рыбный обоз», которую главный режиссёр драмтеатра Андрей Тимошенко в преддверии юбилея Абрамова решил посвятить его произведениям.

Действие спектакля начинается «до третьего звонка»: зрители ещё занимают места в камерном зале, но уже попадают в условное, отчасти реальное, отчасти фантастическое пространство северной деревни. Где слышно, как одна из старушек просит похоронить её в красном платье, в котором в день свадьбы была, и как хмельной парень, срывая с себя пиджак и бросая его в лужу, оправдывает свой поступок залихватски: «Живи, живи, да и ня топни!».

Действие упорядочивается с появлением Писателя, которого режиссёр превратила в главного персонажа спектакля, пусть и не равного на все сто, до биографического сходства, своему прототипу. Его Мария Критская решила подвергнуть испытанию — столкнуть лицом к лицу с героями, о которых он писал некогда. 

— Узнаёшь, нет? — спрашивают его. — Але больно высоко вознёсся, нас, грешных, не замечаешь?

Вопрос, открывающий абрамовский рассказ «Поля Открой Глаза», в контексте спектакля приобретает совершенно иное, мистическое звучание. Как будто и правда вознёсся, а затем волею режиссёра спустился вновь в мир живых и обнаружил, что ничего-то с его времени не поменялось. 

Его место в пространстве спектакля — один из важнейших элементов сценографии (художница — Елена Соколова) — письменный стол — чудо инженерной мысли, будто бы созданное каким-то северным левшой-умельцем. Это и деревенский орган, воспроизводящий различные звуки, делающие постановку «шумовой», и колодец с бревном и ведром на цепи, с граблями и умывальником по бокам. Словом, вещь функциональная — как раз для писателя-«делателя». Но в спектакле деятельному Писателю приходится столкнуться с тем, что некоторые вещи даже он своим словом изменить не в состоянии. 

На переднем плане — Игорь Патокин.

Стыд и вину за это актёр Игорь Патокин (одновременно — автор «шумовой» партитуры спектакля) отыгрывает прямолинейно — гиперреалистично до надрыва, пряча голову в согнутых локтях, укрываясь ватником, патетически возвышая голос, морщясь, как от зубной боли, стуча деревянным пестиком, зажатым в кулаке, по полу. 

К этой горечи примешивается затем и насмешка, как будто Писатель сам над собой иронизирует. Хрестоматийную абрамовскую фразу «Встаньте, люди! Русская крестьянка идёт» из рассказа «Старухи» режиссёр передаёт парторгу (Александр Субботин). В устах оратора-популиста, партийного функционера, который неловко заваливается на спину, как пьяный, она окончательно обесценивается.

Александр Субботин.

Так же подлинно драматичные сцены в спектакле чередуется с комично-эксцентрическими. Артисты органично существуют практически в иностранной для современного человека языковой среде — пинежской говоре. А иногда — поют, свистят, даже кудахчут и курлыкают, и порой и вовсе переходят на язык пантомимы. Михаил Андреев примеряет «баской» сарафан Марьюшки, которому позавидовала юная Филиппьевна, а Александр Субботин изображает Сталина, зажав губами усы из прутьев под носом. Театр абсурда и балаганная стихия становятся естественным ответом на абсурд жизненный — когда портрет вождя сначала велят снять, а после разрешают оставить, когда сеять выходят на лыжах. 

Мария Критская в спектакле выстраивает чёткую вертикаль «земля — небо». На земле — все тяготы, которые переживает деревня: работа, от которой «дохнут кони», 12 рублей, в которые оценивают нечеловеческий труд… А в небе — совсем другая жизнь. Там конструкция, похожая на вереницу шестерней, сложенных из прутьев, изображает одновременно и громы с молниями, и северное сияние. Там, как неопознанный летающий объект, как ракета-носитель, запущенная с космодрома Плесецк, проплывает сарафан, как призрак недостижимой мечты о другой жизни. Через него, как через форточку, пытается докричаться до своего предшественника Ломоносова Писатель. А тот что? Не даёт ответа.