«Новости рассказывает даже холодильник»: как цифровизация меняет СМИ и интерес читателей к новостям

— Камилла Ренатовна, в условиях глобальной цифровизации СМИ требования к журналистам постоянно «обновляются». Какие требования актуальны сейчас?

— Во-первых, мы их уже не называем журналистами, потому что они выполняют больше ролей и больше функций. Базовые требования всегда остаются неизменными: писать, знать хотя бы школьную программу, разбираться в какой-то узкой тематике, если того требует редакция. А дальше идут софт-скиллы. В целом, нужно быть медийно грамотным достаточно в широком смысле. Ну и, конечно, гибкость — платформенная и форматная — это то, чему мы учим. Понимать, какому человеку ты сейчас транслируешь какое сообщение, где ты находишься. Если ты во ВКонтакте, то, наверное, это язык какого-то минутного видео, если ты перешёл в Telegram, то умей сделать дайджест для человека, который проскроллил и, возможно, за пять секунд что-то успел понять. Гибкость мышления, возможно, даже не как навык, а как способ освоения человеком реальности и её интерпретации.

— Каковы тогда требования к читателям в новых условиях?

— Читатель спасает себя сам, как утопающий. Он приходит туда, где ему комфортно. Если ему комфортно на сайте, то он понимает, как пролистать текст, открыть какой-то дополнительный файл. Если речь о человеке, который потребляет контент в приложении, очевидно, он смог его загрузить, открыть, обновить, пролистать ленту. Если ему требуется связаться с редакцией, то он находит какую-то форму связи — переходит в чат, комментарии и так далее. Никто не требует именно технических навыков от аудитории. Мы говорим о том, что люди должны, во-первых, правильно понимать источник информации, а во-вторых, как можно проверить эту информацию где-то ещё. С этим сложнее, это уже не технологическая грамотность, а в широком смысле медийная грамотность. Требовать от людей, чтобы они самостоятельно уделяли этому время, наверное, не очень правильно. Скорее журналист должен вести работу по разъяснению для своей аудитории: где он находится, какую информацию потребляет и как она была проверена.

— То есть, можно сказать, что в условиях цифровизации СМИ читатели довольно быстро адаптировались?

— Какие-то да, какие-то нет. Вопрос в том, что каждый распределился по тем платформам, которые доступны, в том числе, технически. У нас до сих пор в каких-то территориях отсутствует возможность в загрузке очень тяжёлого видео в формате 4К. Мы как профессионалы можем думать, что это востребованный формат, делать много видео в хорошем разрешении, а человек просто не загрузит его. Интернет-связь, мобильный оператор, гаджет не позволяют. Как житель столичного региона я пользуюсь смартфоном, который почти всё загружает, а если мы говорим про человека, который живёт буквально в двухстах километрах от меня, где-то в Ленинградской области, то же видео он может уже не увидеть. Или, если он увидел, это будет другая цветопередача, другое качество.

— Цифровизация — это достаточно длительный процесс?

— Она, естественно, не завершена. И здесь всё очень неравномерно, потому что, в больших городах речь уже идёт о метавселенных, о смешанной реальности, о цифровых объектах внутри неё. А как только мы отъезжаем пятьсот километров в сторону, то слышим, что газета ещё как-то пытается сделать интересный проект в формате сайта, а не социальной сети. Разрыв большой, нельзя сказать, что здесь кто-то виноват, просто в столичных городах всё всегда происходит быстрее.

— А как меняется читательское поведение?

— Мы сейчас имеем дело с последствиями пандемии. Возможно, мы шли бы к этому ещё лет пять, но пандемия научила нас не только потреблять контент в большом количестве, но ещё и покупать его. Те, кто до пандемии боялись совершать электронные платежи, в пандемию перестали этого бояться, потому что выхода не было. «Яндекс» проводил исследование, чтобы узнать сколько людей сохранили поведение, которое они выработали в пандемию. Около сорока процентов людей сказали, что они адаптировались и дальше хотят так жить — подписываться на онлайн-сервисы, привязывать платежи и так далее. Сегодня мы остались в отечественном цифровом пространстве, что также сильно меняет поведение людей. Если абстрагироваться от таких серьёзных ситуаций как пандемия, санкции и СВО, и брать в целом технологическое развитие, то не так много новых технологий активно используется. Постоянно проводят время в метавселенных, пожалуй, только дети. Дети знают игровые вселенные типа Roblox, знают, что такое игровая валюта. Это новое поколение, которое будет очень сильно менять потребление.

— Какой контент сегодня востребован у читателя?

— Совершенно разный. Первое — запрос на интерпретации и объяснение мира. Мой любимый тезис: «Новости рассказывает даже холодильник». Голосовые помощники, нейросети, которые составляют дайджесты и так далее, кто-то должен всё это объяснить. Если посмотреть на повестку последних двух дней, то увидим, что помимо прочих серьёзных новостей, новость номер один о том, что мочить манту можно. Так ли это глобально? Нужны, всё-таки проводники, которые расскажут, что, помимо манту есть и другие вещи, и о них стоит поговорить. Например, те же вопросы образования, которое сегодня очень мощно трансформируются.

Второе — в некоторых регионах не удовлетворены базовые потребности в повестке. Мне недавно респондент из Владивостока рассказала, что в городе нет нормального досугового СМИ. То есть нет единого ресурса, где можно посмотреть афишу на выходные, список ресторанов, в которые сегодня стоит пойти, и так далее. Это некая базовая потребность крупного города, которая не закрыта. На примере Петербурга я студентам всегда рассказываю про свой любимый Telegram-канал, который полностью посвящён только кафе и ресторанам. Вроде как Петербург не бедствует в плане кафе и ресторанов, но кто-то всё равно должен тебя сориентировать. Я ориентируюсь через Telegram-канал, кто-то, может быть, читает ресторанных критиков. Но незаполненных ниш по-прежнему много.

И третий пункт о том, что людям сегодня не нравятся безликие медийные бренды. Хорошо бы, чтобы у каждого СМИ было какое-то лицо в виде, например, обаятельного журналиста, который бы выходил в формате видео. Я вижу это на примере Ленинградской области, когда классические газеты, перейдя в пространство социальных сетей, начали общаться с аудиторией в видео-формате. Это не телевидение, а попытка стать более близкими с аудиторией. Один из популярных форматов, когда в видео корреспондент или главный редактор рассказывает, о чём сегодняшняя газета. Такая персонализация, персонификация, на самом деле, вынужденная, потому что блогеры приучили людей, что у любой проблемы есть какое-то лицо.

— Есть ли у регионов шанс «догнать» столичные города?

— Шансы есть абсолютно у всех и всегда. Тут нужны люди пассионарии. В СПбГУ приезжают много людей из регионов и я всегда говорю — вы получили у нас лучшее, отправляйтесь к себе, в Архангельск, и поднимайте медийную целину. У нас выпускница этого лета уже стала шеф-редактором. Вы полгода назад закончили магистратуру и вы шеф-редактор крупного проекта — представить себе такой рост где-то в Архангельске сложно. Наверное, скорости всегда привлекают, но возможности везде есть. Вопрос не в деньгах, а в людях, которые хотели бы сделать что-то крутое на своей земле.

— У глобальной цифровизации СМИ есть свои достоинства и недостатки. Что можно отнести к тем и другим?

— Мы с вами так говорим, как будто бы этот процесс можно остановить. Но назад дороги нет, технологии всё равно будут развиваться. Минусы известные и достаточно банальные. Номер один — искажение информации. Любая позитивная революция в итоге оборачивается тем, что свобода превращается в ограничение. Мы радовались появлению интернета и социальный сетей из-за того, что любой может стать автором, любой может выйти, грубо говоря, к трибуне и что-то сказать. Стало ли лучше? Нет. Потому что раньше всё было устроено системно. Есть профессиональная журналистика, журналист получает профессиональное образование, и журналист как профессионал определяет, что будет выходить в публичное пространство. Сегодня это определяет платформа, которая позволяет регистрироваться и пользоваться своим функционалом. Есть ли какие-то ограничения по регистрации? Практически нет. Долгое время, на мой взгляд, потребовалось на то, чтобы искоренить пиратство. Стало много авторов, отчего сложно верифицировать.

Второй недостаток связан с цифровым разрывом. Получается, что технологии создаются как будто бы для всех, но доступ к интернету, возможность купить гаджет с определённым набором функций есть не у всех.

Третий недостаток в том, что нас вытаскивают из нормальной оффлайновой реальности, мы теряем связь с жизнью, об этом очень многие медиа философы говорят. Принять рациональное решение в какой части ты находишь онлайн, а где тебе требуется присутствие оффлайн, очень сложно.

— Хорошо, а если мы перейдём к положительным сторонам цифровизации?

— Любое достоинство — обратная сторона недостатка. Когда любой может стать автором — значит, есть выбор. Я смотрю на мою маму, она выбирает, на что ей подписываться и чаще всего она подписывается на интересных людей, которые живут в других городах и странах. И, например, о политических событиях она судит не по телевизионным новостям, а интерпретирует то, что происходит в другом городе или стране, сопоставляя какие-то свидетельства от конкретных людей. Это здорово, я считаю.

Второе ограничение было связано с цифровым разрывом. Плюс здесь в том, что у большей части людей всё-таки есть возможность работать и зарабатывать. Если раньше головной болью для журналистов было расшифровать диктофонную запись, то сегодня можно найти способы как не тратить на это много времени.

Что касается отрыва от реальности, то самый простой пример: вы заказываете отель и вместо просмотра картинок, можете надеть VR-очки и походить по отелю, посмотреть вид из окна. Недавно на ставропольском телеканале появилась виртуальная ведущая прогноза погоды. Теперь можно не эксплуатировать реальную женщину, а создать виртуальный образ, который будет рассказывать про погоду.

— В условиях цифровизации есть угрозы для журналистской профессии?

—Я считаю, что цифровизация для журналистики — это благо, иначе, наверное, я бы не проповедовала цифровые медиакоммуникации. Почему благо? Стало больше рабочих мест, стало больше профессиональных ролей, которые можно выбрать для себя, больше форматов и возможностей встретиться со своей аудиторией, провести с ней какой-то интерактив. Сегодня люди очень сильно влияют на то, что делает редакция: начиная от того, что присылают какие-то вопросы и участвуют в голосованиях, заканчивая UGC контентом. Всё перевернулось с ног на голову и хорошие видео очевидцев скорее окажутся у аудитории, чем у журналиста. Он не может разорваться, но он может настроить коммуникацию с аудиторией так, что люди будут присылать информацию именно в этот канал. С тех пор, как мы переименовали кафедру из периодической печати в цифровые медиакоммуникации, прошло пять лет. На мой взгляд, студенты очень сильно изменились. Они теперь понимают, что у них возможности выбора больше: не только пойти корреспондентом или редактором, но и освоить какие-то дополнительные профессии. Цифровой мир требует специфическихвещей вроде комьюнити-менеджмента, даже муд-менеджмента — люди, которые умеют управлять эмоциями аудитории. Пока это всё звучит странно, но это то, что сегодня реально требуется на цифровых платформах. Мы не просто работаем с фактами, а работаем с эмоциями, с ощущениями людей — это сложная задача. На мой взгляд, она сложнее, чем когда я пришла в журналистику, и интереснее.

— Есть в нашей стране журналисты, которые активно выступают за то, что образование журналиста необязательно получать. Вам не обидно это?

— Нет, мне не обидно. С точки зрения науки, профессиональное образование является составляющей журналистской культуры, и если у человека его нет, то он не может быть причастен к профессиональному сообществу, к решению проблем в этом сообществе. Как и любая профессия, пускай и социально-гуманитарного характера, она всё равно требует очень серьёзной подготовки и базы. Журналистика как ремесло может быть без диплома, журналистика как профессия, то есть коллективная идеология, не может быть без образования. Потому что в стенах университета мы рассказываем про все предыдущие поколения, как они к этим принципам пришли, как их трансформировали, какие конкретно фамилии на всё это повлияли. Окажется, что почти всё уже было в прошлом, надо просто это знать и уметь применить к текущей ситуации. С точки зрения доверия, я всё-таки больше поверю человеку, который учился работать по этой профессии, который как я, например, слушал от самого начала античную литературу, русский фольклор, теорию коммуникации, языка и литературы, чем человеку, который просто научился складывать слова в предложения.