информационное
Фото Александр ЯрковВместе с Олесей молодой человек некоторое время состоял в студенческом совету САФУ. Сейчас он с друзьями оказался тесно вплетен в историю антивоенных постов в соцсетях. Роман рассказал нам свою версию произошедшего. Разговор получился об идеологическом расколе в одном и том же поколении, угрозах и бытовом буллинге.
— Роман, расскажите, пожалуйста, как началась эта история?
— У нас был обычный чат в «Telegram» с ребятами с истфака, ничем не примечательная беседа. Мы там обсуждали различные шутки, обменивались какими-то мнениями, обсуждали учебные моменты. Вдруг один из ребят отправил в беседу несколько скринов историй со страницы Олеси Кривцовой в одной из соцсетей: первый — памятка, как сдаваться в плен украинским войскам, второй — фотографии убитых российских солдат с подписью, которой я уже точно не помню. У многих ребят там (прим. ред. — в зоне СВО) родня, у кого-то даже друзья. Естественно, мы были этим недовольны.
Изначально некоторые «горячие головы» хотели, возможно, написать заявление. Но как-то от этой идеи быстро отказались, потому что мы все-таки Олесю знали уже год, знали об её эпатажном поведении. Поэтому появилась идея просто написать пост и отправить его военкорам, чтобы они осветили эту ситуацию с их точки зрения. Пост написали, но так его никто и не отправил, начались учебные дела, как-то все забылось. Да и один из ребят охладил наш пыл, просто предложил с ней поговорить, объяснить, что так нельзя. Поскольку мы знали её давно, были, в общем-то, и не против.
— То есть заявления на Олесю Кривцову вы или ваши друзья не писали?
— Нет, никакого заявления не было. Даже если посмотреть, когда нас допрашивали официально в следственном комитете, это все происходит позже даты ареста. То есть мы по факту не можем являться заявителями по делу, мы всего лишь свидетели.
— Из-за чего тогда возбудили уголовное дело?
— У меня такой информации нет. Вполне возможно, она могла привлечь внимание своими публикациями, ведь, насколько я помню, она уже ранее привлекалась за подобные действия и, вполне возможно, за ней могли установить наблюдение. Но, опять же, я такой информацией не могу располагать.
— Вы говорили с Олесей? Каким был этот диалог?
— Он на самом деле, прошел как-то очень неожиданно. Мы были на концерте с Олесей у нашего общего знакомого, и она ко мне подошла во время исполнения одной из песен и начала у меня спрашивать про какие-то четыре миллиона доносов. Я сначала даже и не понял, о чем вообще идёт речь. После этого она заявила, мол, мы с ребятами хотим написать на неё донос. Я ей ответил, что мы хотели просто с ней поговорить. Показал скриншот, который лично меня задел, попытался ей объяснить, что не стоит публиковать такие материалы, потому что они могут огорчить или как-то оскорбить даже её товарищей: знакомых, приятелей. На что Олеся ответила, что у неё такая позиция, и менять её она не собирается, и наше мнение ей, в общем-то, не очень-то интересно. Сказала, что если мы на неё напишем донос, то она пойдет ва-банк. Что означало «ва-банк», я не знаю. На что я ответил, что мне это не очень-то нужно, у меня голова забита абсолютно другим, у меня все-таки лечение, реабилитация после травмы (прим. ред. несколько лет назад из-за полученной по неосторожности травмы Роман стал инвалидом II группы). Она с такой улыбкой, даже ухмылкой, ответила: «Ну, она может расколоться». И ушла.
— Имея в виду, что может расколоться голова?
–Да. По сути, я думаю, это была прямая угроза, но опять же, зная её поведение, я даже не стал этому придавать внимания. Но на самом деле было страшно, потому что бегать я просто не умею.
— Через какое время после этого разговора Олесю задержали?
— Прошло больше месяца. Её арестовали в конце декабря, насколько я помню, а этот разговор у нас случился в самом конце октября. И все это время друзья и близкие Олеси устраивали небольшую травлю. Например, нас банили в группе исторического факультета в социальной сети «ВКонтакте». Также, например, нам показывали видео, где её муж, как нам кажется, с издевкой читает стихотворение одного из ребят, которое было посвящено нашим воинам.
— После того разговора вы какие-то действия предпринимали?
— Нет. Мы просто думали, что все само по себе уляжется, все пройдет. Я разговаривал с её мужем, извинился, что у нас такое недоразумение произошло. Он сказал, что к нам претензий не имеет, но общаться с нами больше не желает. В целом, я особо и не возражал.
— Как вы думаете, почему в публичном пространстве сложилось представление, что именно вы написали донос на Олесю?
— Олесе переписку нашу отправил один из ребят, который был в этой беседе. Он ей показал без какой-то задней мысли, как я уже потом с ним разговаривал. Но она её получила, на этой основе сделала свои какие-то предположения, рассказала своим знакомым. Видимо, когда её «взяли», всех собак повесили на нас. На меня постоянно выходили различные СМИ, причем я не знаю, откуда они брали мои данные, например, номер телефона. Уже сразу после ареста писали из отечественного издания, признанного иноагентом, звонили из западных СМИ, из Чехии, я на звонки не отвечал. Сейчас в этих СМИ позиция выходит однобокая, люди не знают всей правды: ни об угрозах, ни о чем таком.
— Отношение однокурсников к вам поменялось?
— Одногруппники относятся ко мне нормально, потому что они мне верят, они со мной учатся не первый год. Люди с младших курсов и некоторые со старших со мной в принципе не разговаривают. Люди из моей высшей школы, с кем я раньше общался, тоже даже не здороваются. Я думаю, потому что они не знают всей ситуации. Если бы ситуация раскрылась в полном объеме, возможно, их мнение поменялось.
— Вы сами как к Олесе относитесь?
– Изначально я к ней относился очень лояльно. И после нашего странного разговора подумал о том, что девочка просто молодая, глупая. Сейчас моё отношение ухудшилось, но этому есть некоторые причины. Например, мне поступают угрозы, они поступали и поступают. Самый пик был на начало января 2023 года, тогда наши данные кто-то слил в анархистские телеграм-каналы. Это целая сеть анархистов-радикалов. В чатах они обсуждали, как можно поджечь дверь, например, или как можно меня отравить. Уж не знаю, насколько у них серьезные были мотивы, но, я думаю, такие люди вполне могли реализовать задуманное.
— Вашим родственникам тоже угрожали?
– Моим родителям несколько раз звонили, это я знаю точно. И, конечно же, слили не только мои данные, но и данные моих родителей. То есть травля идёт не только на меня, но и даже на моих родителей, что очень прискорбно, потому что они вообще здесь не замешаны. Мой отец — пенсионер, а мама у меня работает учителем в школе. Они, конечно же, побаиваются, потому что мало ли, что будет. Страх за жизнь у них все равно есть. Как раз это — показательный пример, как ведут себя такие люди. Хотя они говорят, что за свободу, они все белые и пушистые, а на самом деле оказывается вот так.
Есть и другой показательный момент. Олеся сама не может писать в сети. В телеграм-канале её сторонников выложили её комментарий, что Олеся против любой травли свидетелей по делу. Но, как оказывается, ее товарищ, который не так давно уехал в Грузию, слил все наши данные и дополнительно слил наши профили в телеграм, чтобы все могли нам написать, с таким комментарием, что после падения режима нас будут также судить. Комментарий такой максимально злой, максимально негативный в нашу сторону, хотя он даже не разобрался в ситуации.
— Попыток реализовать угрозы вы не замечали?
— Я хожу постоянно осматриваюсь, мало ли. Всегда прислушиваюсь. Подловить такого человека, как я (прим. ред. после перенесенной травмы Роман ходит с тростью), не очень-то и трудно. К тому же мое фото много раз публиковали. Я точно помню, что некоторые наши либеральные издательства размещали на своих ресурсах мою фотографию. И вроде бы даже некоторые западные.
— У вас кто-то участвует в СВО?
— У меня некоторые знакомые там находятся в разных подразделениях. Некоторые получили уже ранения, что на самом деле особенно больно.
— Знают ли они про историю с Олесей?
— Нет, я не разглашаю. Может быть, потом узнают, но сейчас им явно не до этого. И я считаю, что не стоит их нагружать такой информацией.