В новом амплуа Михаил Кузьмин представил на суд зрителя три спектакля: «Волшебное кольцо», «Маугли» и «Питер Пэн». Все три работы были тепло приняты аудиторией. О превращении актёра в режиссёра, о работе с «особенными» артистами и отличии провинциального театра от столичного Михаил Кузьмин рассказал в интервью «Региону 29».
То, что делает счастливым
— Михаил, прежде чем говорить о режиссуре, давайте обратимся к началу Вашей истории. Когда Вы решили связать жизнь с театром?
— Это сложный вопрос. Это произошло не в школе, и, думаю, даже не в колледже культуры. Тогда я не понимал особо, что такое театр. Наверное, в тот момент, когда понял, что я здесь нужен, что людям это важно, когда обнимали дети, говорили спасибо.
— Как Вы пришли к режиссуре?
— Не то, чтобы неосознанно пришёл, хотя часть времени действительно не осознавал, но шёл к этому долгое время. Ещё во время учёбы в колледже культуры, где дипломными работами были свои спектакли, уже тогда создание чего-то своего очень грело мою душеньку, тогда ещё молоденькую. И после этого, работая актёром, я ловил себя на мысли: а как это сделал бы я? Или: как это можно было бы сделать иначе? Споры и разногласия с режиссёрами — всё это меня тоже как-то подталкивало.
— Хорошо, а что сподвигло поставить свой первый спектакль на сцене Архдрамы?
— Мне довелось поработать над совместным спектаклем с организацией «Время Добра» вместе с режиссёром Анастасом Кичиком. Так вышло, что потом он переехал в Северодвинск, а потребность в создании вот таких совместных спектаклей осталась. Тогда главный режиссёр Архангельского театра драмы Андрей Тимошенко предложил мне поставить с ребятами из «Времени Добра» спектакль. Как-то совершенно случайно, непонятно каким путём возникло решение ставить «Волшебное кольцо» Шергина. Собственно, оттуда и пошли плясать.
— Что интереснее: играть или ставить?
— Скажу так: когда я выступаю в качестве артиста, это не всегда приносит мне счастье. Бывают моменты, когда ты не согласен с режиссёром и его концептом, а когда я ставлю сам, то чувствую себя полностью счастливым. Режиссёр всё-таки такой человек, который соединяет воедино работу разных секторов. Ты будто берешь одну ногу, вторую, руку, тело, голову и соединяешь их в человека. А что это за человек, каким характером его наделить, именем — уже решаешь ты сам. Всё равно в профессию актёра включено то, что ты должен найти для себя крючок в том, что ты делаешь и в любом случае делать это с удовольствием и полной отдачей. Так не всегда получается, к сожалению, и это печалит. Хотя в последнее время, уже побывав «в шкуре» режиссёра, понимаю, каково им быть и уже пытаюсь как-то более лояльно относиться с точки зрения актёра. Всё же это две разные профессии: можно думать, что они похожи, но это абсолютно два разных мира. Взгляд на одну монету, но с разных сторон.
— А в какой профессии для Вас больше творчества?
— Вообще, есть слово «творец» и слово «актёр». Конечно, актёр — тоже творец, но он всё равно зависит от воли режиссёра в той или иной степени. А режиссёр — это больше про своё. Быть режиссёром — это значит быть художником в полном понимании этого слова: с нуля создать что-то абсолютно своё. Это меня привлекает и делает счастливым. Не так много вещей делает меня счастливым, а это делает. Постоянное включение в рабочий процесс. Когда ставишь спектакль, ты отвечаешь абсолютно за всё. И ты не можешь выключиться, расслабиться: могут задавать вопросы артисты, ты отвечаешь, потом в это же время смотришь на сцену, в это же время подходит какой-нибудь человек, говорит, что что-то не работает или сломалось. Такое постоянное включение тоже мне нравится: не даёт расслабляться, лениться и прочее. Это круто!
Самый важный период в жизни
— Все три Ваших спектакля — детские. Это осознанный выбор или наработка опыта?
— Почему-то сложилось такое мнение, что детский спектакль проще, но это, конечно, не так. В нём, возможно, проще взаимоотношение персонажей, но далеко не всегда. Я выбираю детские спектакли, потому что для меня тема детства очень близка, ведь детство — это очень важный период, и именно от него зависит, каким будет человек, каким он вырастет. Это самый важный и самый прекрасный период в жизни, поэтому ему нужно уделять особое внимание. Эта тема для меня очень важна, и о ней хочется говорить и говорить.
— В Вашем дебютном «Волшебном кольце» и в премьере минувшего сезона «Питере Пэне» участвуют ребята из студии «Время добра». А для театра имени Ломоносова это уже пятый совместный проект. Планируете продолжать сотрудничество?
— Сотрудничество продолжается, но пока не готов о каких-то конкретных проектах сказать. Если будут какие-нибудь предложения, будем думать и обсуждать.
— Какие особенности в работе режиссёра с детьми?
— Дети более трепетно относятся к работе. Они более открыты. С детьми не проще, но морально легче работать, потому что процесс работы превращается в некую игру, в какое-то веселье и развлечение.
— А что, в таком случае, для Вас самое сложное в новом статусе режиссёра?
— Взаимоотношения с людьми, потому что люди по-разному реагируют и ведут себя. Вот был я начинающим актёром, рос вместе со своими коллегами, друзьями, с которыми провожу много времени не только на работе, и тут бац, стал режиссёром. Естественно, отношение у всех разное: кто-то понимает, кому-то сложно принять изменения. Но, думаю, все нормализуется.
— Что Вы считаете своей уникальной режиссёрской чертой?
— Думаю, об этом пока ещё рановато говорить. Есть такое понятие «режиссёрский почерк», но мне почему-то не хочется его находить. Хочу отталкиваться от материала, создавать абсолютно разные спектакли. Можно сказать, что моя особенность — это первоисточник. Важно, какой дух, какую энергетику он несёт, и уже от этого растёт спектакль. Так было и в «Кольце», потом и в более классическом «Маугли», теперь вот какой-то трэш в хорошем смысле в «Питере Пэне». А что будет дальше — увидим.
— В каком жанре Вам больше всего нравится работать?
— В любом. Главное — ты берёшь первоисточник и мысль, которой хочешь поделиться. А какой это будет жанр — абсолютно всё равно.
— Каким будет Ваш следующий спектакль?
— В декабре планируем представить «Тома Сойера», потом будет «Ханума», уже начал репетировать с ребятами пьесу «Наш класс».
О театре, кино и провинции
— Поменялось ли Ваше восприятие театра с начала творческого пути?
— Конечно, ведь менялся не только я, но и сам театр. Он всегда соответствует времени, а времени прошло много. Мне всегда нравились спектакли-праздники, такая Вахтанговская тема. Со временем это ушло, сейчас для меня больше важен человек, изучение его души и внутреннего мира. Сами формы театра стали графичнее, более камерными, но не в плане сцены, а в плане актёрского существования. «Театральщина» мне больше не интересна.
— Какие тенденции сейчас в театре на пике?
— Сейчас театр становится шире в плане возможностей и форм: что-то из этих форм отпадёт, что-то будет дальше развиваться. Театр как некая гидра: отрубишь одну голову, отрастут две новые. Театр становится больше специфичным: сейчас не обязательно на сцене играть только профессиональным артистам, есть вербатимы и всё то, чего не было 200 лет назад. Сейчас театром может быть всё что угодно. Не всегда театр бывает направлен на зрителя, появляются театры для осознания себя.
— Архангельск можно считать провинцией и, наверняка, мы отстаём от прогрессивной столицы в некоторых вещах?
— Я не думаю, что мы очень сильно отстаём от столичных тенденций, здесь просто этого меньше. Городочек-то маленький, и три театра всего. Понятно, что для разного зрителя, и направленность у них разная, но в той же Москве у каждого зрителя есть выбор из огромного количества разных театров. А в Архангельске всё просто: Молодёжный театр больше относится к современному европейскому направлению, а театр драмы — придерживается традиции. И у каждого есть свой зритель, и каждый пытается найти что-то новое.
— Не хотелось бы Вам испытать себя в индустрии кино?
— Наверное, нет. Хотя сняться в кино было бы интересно.
— А если бы была возможность снять свой фильм?
— Я бы снял, если говорить о чём-то серьезном, человеческую драму, какой-нибудь биографический фильм а-ля «Форест Гамп». Но ещё бы я снял какой-нибудь боевичок супергеройский или что-нибудь такое.