информационное
Фото Анастасии Онучиной.На самом деле, это, конечно же, знаменитый американский фантаст предвидел многое из того, что стало предметом сатиры в популярном телесериале Чарли Брукера о влиянии технологий на человечество. Но в спектакле штатного режиссёра «архдрамы» Алексея Ермилышева в северодвинском театре эта взаимосвязь между книгой и сериалом обнажена и ощущается как откровение.
Спектакль по антиутопии стал для режиссёра первой постановкой в Северодвинске. А для труппы города корабелов это уже третья премьера недавно начавшегося сезона. После почти полугода разлуки театр буквально бомбит зрителей премьерами: уже выпустили «Были-небыли» по Фёдору Абрамову и «Позднюю любовь» по одноимённой мелодраме Александра Островского. На очереди ещё два спектакля — по пьесе Ясмины Реза «Бог резни» и по повести «Село Степанчиково и его обитатели» Фёдора Достоевского, — которые ставит главный режиссёр театра Анастас Кичик.
Премьеру «451 градуса по Фаренгейту» Алексей Ермилышев посвятил 100-летию Рэя Брэдбери. Постановки его антиутопии в театре не так уж и редки: одна из самых известных — Адольфа Шапиро в московском театре Et Cetera под руководством Александра Калягина.
Алексей Ермилышев. Фото Анастасии Онучиной.Алексей Ермилышев поставил спектакль в собственной инсценировке, с авторской сценографией и музыкальным оформлением. Сценографическое решение спектакля предельно лаконично: в нём практически нет декораций, за исключением трёх экранов, которые играют роль телевизорных стен, составляющих весь мир жены Гая Монтэга Милдред. Помимо выполнения свой буквальной функции, экраны дополняют реальность постановки (художник видеоконтента — Сергей Жигальцов). На них вспыхивают эмблемы пожарных — огненные саламандры, кусающие собственный хвост, — с них за Монтэгом как Старшая Сестра следит очеловеченная режиссёром Система (Елена Вотинова), на них передаётся, как в специальном саркофаге горят книги и люди.
Фото Анастасии Онучиной.Кроме оригинального эпиграфа о температуре, при которой воспламеняется и горит бумага, режиссёр добавил свой собственный. На экране загорается цитата из «Братьев Карамазовых» Достоевского: «Ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы». Эти слова напоминают о работе Ермилышева в Архангельске — обещанном «Мытаре» по «Карамазовым», которого уже три года ждут, — а также о героях Достоевского, чьи эксперименты со свободой заканчивались плохо — Раскольникове, Ставрогине, Иване Карамазове, Смердякове. Но особенно о теоретике Шагалеве из «Бесов», который, задумывая переустройство мира в своей толстой тетради, «выходя из безграничной свободы, заключил безграничным деспотизмом». По сути, постановщик производит разоблачение, изобличая свой режиссёрский ключ в самом начале спектакля.
Фото Анастасии Онучиной.Несмотря на обилие видеоконтента, оформление спектакля кажется отчасти старомодным, «аналоговым», «ламповым», но это его не портит. Всплывающая ассоциация с самыми первыми «Звёздными войнами» 1977 года вызывает какое-то тёплое ностальгическое чувство. Как бы предлагая зрителям многое дорисовать в своей фантазии, режиссёр будто ставит их на своё место, когда в юности он визуализировал любимый роман в своей голове.
Гай Монтэг (Павел Митякин). Фото Анастасии Онучиной.Кроме того, условность происходящего, подчёркнутая пустотой на сцене, обращает внимание на необычную форму взаимоотношений режиссёра с текстом. Мы смотрим не только спектакль по роману, но спектакль о романе, спектакль-посвящение. Недаром и Павел Митякин, впервые появляясь на сцене, не сразу перевоплощается в Гая Монтэга: он читает авторский текст, тот самый: «Жечь было наслаждением…», находясь на некоей дистанции от своего героя. Окончательно актёр становится Монтэгом уже только в момент встречи с Клариссой Маклеллан (Маргарита Кичик). В этот же момент и затихает нарочито эпичная музыка, звучащая во время первого, почти ритуального, сожжения.
Фото Анастасии Онучиной.Юная соседка Монтэга разительно выделяется из толпы обывателей — этаких сомнамбулически двигающихся гуманоидов в белых комбинезонах. Их портативные устройства «Ракушки», напоминающие сегодняшние беспроводные гарнитуры, светятся в темноте, как микрочипы. Они все — чипированы. Их режиссёр превратил в «смомби» — «смартфоновых зомби», не отрывающихся от дисплеев. В светящихся прямоугольниках, как влитых лежащих в руках артистов, безошибочно узнаются гаджеты. Хотя, любопытно, что актёры ходят не с настоящими смартфонами, а с пластмассовыми пластинками с двумя светодиодиками.
Фото Анастасии Онучиной.Лицо, освящённое светом смартфона, сегодня — самая актуальная метафора одиночества в толпе. Вот и жене Монтэга Милдред (Анна Венгерович) настоящую близость заменяют «Родственники» — герои иммерсивного телешоу. Каналы на трёх телевизорных стенах она переключает, будто скроллит ленту в соцсетях. Даже санитары, которые откачивают её после отравления таблетками, не выпускают телефоны из рук.
Фото Анастасии Онучиной.Только у Клариссы нет в руках смартфона. У неё — одуванчик, кленовый лист. Кажется невероятным, что в этом вакуумном пространстве могут быть деревья и листья. Она снимает белую униформу и оказывается в простом платье. Рядом с ней Монтэг впервые улыбается. Маргарита Кичик играет свою героиню предельно просто, как «соседскую девчонку», girl next door, без натужной трогательности и романтичности. Словно она попадается Монтэгу, как камушек на ровной дороге — слишком маленький, чтобы сбить с ног, — но он всё равно падает.
Фото Анастасии Онучиной.После исчезновения Клариссы действие в спектакле стремительно набирает ход. Напряжение достигает апогея в финале первого акта. Его венчает потрясающей силы монолог начальника Монтэга — брандмейстера Битти: как раз о том, как люди без всякого давления сверху, под влиянием массового потребления и технологий распорядились своей свободой и роскошью читать, отказавшись от книг. Этот сильнейший монолог — квинтэссенция всего «Чёрного зеркала». И это впечатляющее знакомство с новым артистом северодвинской труппы — актёром и режиссёром (как раз-таки и поставившим «Позднюю любовь») Олегом Александровым. На каких-то несколько минут, сколько длится эта энергозатратная лекция, артист полностью, безраздельно завладевает залом. Эту проповедь Битти читает с молчаливого одобрения Системы, он сам в этот момент — система.
В центре — брандмейстер Битти (Олег Александров). Фото Анастасии Онучиной.После энергетически мощного финала первого акта в начале второго, во время знакомства Монтэга с бывшим профессором Фабером, действие слегка проседает. Прежний темп начинает возвращаться, когда Монтэг разоблачает себя перед женой и её подругами. Причём читает он не «Берег Дувра», как в романе, а стихи песни Animal Джаz «О хлебе и воде».
Фото Анастасии Онучиной.Ближе к финалу, когда погоня уже начинается, на сцене разворачивается уже не антиутопия, а настоящий боевик — какой-нибудь «Бегущий человек». Причём передать адреналин получается простыми, но действенными средствами: даже не пробежками по зрительному залу, а перемещениями мигающей красной точки по карте города. Режиссёр будто специально использует клише жанрового кино: три софита, высвечивающие одинокую фигуру Павла Митякина, застигнутого врасплох на пустой сцене, — ни дать ни взять — прожектора полицейского вертолёта.
Фото Анастасии Онучиной.Дальше — ещё один киноприём — монтаж. И вот уже Монтэга окружают люди с книгами, а не гуманоиды со смартфонами. И на экранах под музыку Ханса Циммера горят уже не книги, а «Родственники» и Система.
В финале спектакль снова становится посвящением, снова не по роману, а о романе. Все артисты, стоящие на сцене, снимают не только форменные комбинезоны, но и свои роли. И все читают одну книгу — «451 градус по Фаренгейту». И слова о зеркалах, в которых человечество сможет хорошенько рассмотреть себя, обращены уже не к бывшему пожарному, а в зал. К зрителям, которые на два с лишним часа уже смогли отвлечься от чёрных зеркал.