информационное
Театр Панова во главе с его внуком — Филиппом, сыном заслуженной артистки России Яны Пановой и мастера сцены, бессменного завпостановочной частью Евгения Шкаева, — выпустил второй экспериментальный видеоспектакль. Он называется «Лохань. Видеозапись».
Если бы это был настоящий оффлайн-спектакль, а не видео длительностью 16 минут, выложенное в соцсетях «пановцев», то можно было бы сказать, как это часто пишут, — что «действие началось ещё в фойе». Но тут вместо каминного зала, в котором звучит колокол, было окошко поста в сообществе, а вместо того самого действия, которое началось ещё «до третьего звонка», — пара предложений текста от режиссёра:
«Я не сторонник трансляции спектаклей по видео, но что делать-то… Надеюсь, что видеоверсия не лишит спектакль его живой энергии, силы и дойдёт до зрителя во всей своей полноте. Не потеряет, так сказать, динамизма, физического и психологического. Да, это все-таки актерский… психологический спектакль, которых сейчас так мало…».
То, что сначала кажется простительным жеманством, оказывается иронией или даже стёбом над коллегами, которые во время карантина выкладывают в Сеть видеозаписи своих постановок. Ведь, начнём с того, что, во-первых, никогда никакой живой энергии, передающейся через экран в записи, в Молодёжном не признавали. И если и делились со зрителями архивными записями, то через «не хочу».
А во-вторых, «Лохань» выдеозаписью лишь прикидывается и даже не краснеет. Причём это притворство длится только в первые десять секунд. Так бывает, когда шутник, который сам в восторге от своего розыгрыша, не в силах сдерживать хохот. В течение пары мгновений ещё как-то простительно поверить, что действо действительно заснято на фронтальную камеру из зрительного зала в театральном особняке. Но потом становится очевидно, что статичная фигура Евгения Шкаева в экран как бы вмонтирована, как и тельце младенца, повисшее в черноте. Столь же чужеродно там смотрятся изображения жены и тёщи главного героя (обе — Яна Панова). Мимика всех троих ещё более искусственна: в живые лица артиста вмешиваются технологии, анимируя их — заставляя моргать и шевелить губами. Так какая уж тут живая энергия? Артисты заменены практически 3D-моделями.
Иронично, что при всей современности и визионерстве Филипп Шкаев взял за основу французский фарс конца XV века — на то время, наверное, очень «поучительную» историю для жён о том, что бывает, когда не слушаешься мужа и пытаешься стать во главе семьи. Сначала кажется, что этот спектакль режиссёра как и другой видео-эксперимент — «Изоляция», — посвящён тяготам жизни в четырёх стенах. Вот и кажется, что Жакино на самоизоляции поглощён не саморазвитием, а тупым переключением каналов.
Клаустрофобию и тревожность усиливают звуки-триггеры — плач младенца, перфоратор, назойливая песенка. Причём параллельно первому и второму возникают титры с традиционными инструкциями, обращёнными к мужчинам: «Воспитать сына», «Построить дом». Не хватает только «Посадить дерево», но, кажется, в этом цифровом вакууме всё равно ничего не вырастет.
Так в спектакле начинает мерещиться гендерная проблематика — нечто про тяготы жизни «белого гетеросексуального мужчины». А с развитием конфликта между Жакино и его женой (и повторением титра «Бьёт») возникает обратная ассоциация с дискуссией о домашнем насилии. Этот фарс мог бы стать отличным механизмом перевода стрелок в разговоре о том, кто чаще становится агрессором в отношениях и чьи права чаще ущемляют. В финале, обретая власть над женой, персонаж как бы возвращает, отвоёвывает свою угнетённую мужественность, и сегодня это тоже звучит актуально, когда гендерные роли подвергаются переоценке.
В финале обман, который смутно подозреваешь с самого начала, раскрывается в полной мере. Так, что хочется подобно персонажу «Идиота» Достоевского, вскричать: «Надули Фердыщенка! Вот так надули! Нет, вот это уж так надули!». Когда передать живую энергию возможности нет, Шкаев решает передавать мёртвую. И вдруг открывается, что режиссёр насмехается не только над практикой онлайн-трансляций, но и над всем, по его мнению, косным, ханжеским, архаичным в театре, маскируемым под психологизм и традицию. Эти издевки, конечно, кажутся типично юношескими, но ведь, чтобы что-то поменялось, молодёжь и должна быть такой — шпаной, которая героев рок-н-ролла сотрёт с лица земли. Конечно, получилась шутка. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Нет-нет, да и задумаешься о том, как изменит вынужденный карантин и коронакризис российский театр: не уйдёт ли он с физической сцены и не заменят ли артистов голограммы, роботы и искусственный интеллект.