информационное
Одни театры страны от Архангельска до Якутии сейчас работают со следствием — с невозможностью играть и встречаться с публикой в зрительных залах, — транслируя и выкладывая в сеть свои старые и новые спектакли. В это же время пока что малочисленные другие, думая на два шага вперёд, разбираются с самой первопричиной — треклятым вирусом и изоляцией, — и ищут новые пути актёрского и режиссёрского существования и взаимодействия со зрителем в условиях потери непосредственного контакта.
В рядах этих первопроходцев оказался Архангельский молодёжный театр во главе с режиссёром Филиппом Шкаевым, придумавшим первый дистанционный спектакль «Изоляция». Его премьера состоялась 1 апреля, и он доступен для просмотра до сих пор.
Лишённый возможности напрямую обратиться к публике, как он обычно делает на предпоказах и на премьерах, худрук Молодёжного театра Виктор Панов прокомментировал работу своего внука в Интернете.
Надо сказать, что на самом деле дистанционный спектакль Филиппа Шкаева один из первых, не совсем единственный в своём роде. Так, в конце марта фестиваль искусств «Точка доступа» запустил «Спонтанную программу», в которой, например, — facebook-спектакль в десяти днях Decameron 2020, заимствующий структуру книги Джованни Боккаччо, видеоперформанс CoVibe-19, переосмысляющий связь человека с бытовым пространством, а также zoom-спектакль для одного реципиента «Игрушки Люшера. Психотерапевтическая утопия», над которым работают известные «пановцам» и их зрителям режиссёр Илья Мощицкий и композитор Дмитрий Саратский. Кстати, тоже zoom-спектакль — «Старушка с улицы Репина» — задумал ещё один друг молодёжной труппы, актёр, режиссёр и композитор Сергей Азеев, который сыграл географа Норвегова в спектакле-триптихе по «Школе для дураков». И художник у спектакля тоже знакомый — Павел Семченко из Инженерного театра АХЕ.
При этом, если тот же Decameron 2020, в котором в течение десяти дней участники рассказывают реальные истории на заданную тему, скорое, из области социальных медиа, то «Изоляция» Филиппа Шкаева по природе более кинотеатральна. В ней больше перевоплощения, больше выразительности, причём он использует как язык театра, так и кино.
Молодой режиссёр взял за основу «Дневник чумного года» Даниэля Дефо. Первые кадры — съёмки «Пира во время чумы» «пановцев», отмечающих День театра накануне ухода на всеобщую самоизоляцию, — сменяются рисованным триптихом на кусках картона, напоминающим средневековые фрески.
Эти сюжеты, в которых есть Бог, насылающий кары на головы представителей рода людского, будто бы изгнанных из Эдема, и огнедышащий змей-искуситель, как будто стирают границы между простыми людьми, ждущими грядущих бедствий и кары, что в XVII, что в XXI веке. И думается, что мы, пусть и с гаджетами, и с доставкой еды, и с электронными подписями, — такие же беспомощные и напуганные перед неизвестностью.
Режиссёр Филипп Шкаев, который сам на краткий размытый миг появляется в кадре, единственный сохраняет контроль и владеет ситуацией: он помещает артистов в обстоятельства, в которых изоляция и дистанция двукратно усилена. Исполнители не видят ни партнёров, ни зрителей. Единственная связь с внешним миром — видеокамера. Они даже от текста оторваны: его нет ни перед глазами, ни в памяти, а поступает он через наушники в режиме реального времени, так что остаётся только повторять. Недостаток информированности и потеря даже иллюзорного контроля над ситуацией часто усугубляют тревогу — разве это не то же самое, что сейчас чувствуют многие из нас?
Ощущение замкнутости в четырёх стенах и клаустрофобии усиливает эффект камеры «рыбий глаз» и своды картонных коробок над головами у артистов — пространство сжимается, куда уж теснее? В глаза исполнителей — «подопытных» — заслуженной артистки России Яны Пановой, Александра Берестеня, Вячеслава Кривоногова и Валерии Коляскиной — замерших в томительном ожидании, смотришь, как в зеркало. Тишину каждый из четвёрки выдерживает по-своему: напряжённо-собранно или тревожно-печально, флегматично или пряча слезящиеся глаза от камеры.
Когда актёры, наконец, начинают послушно повторять текст, сложно отделить рекомендации Роспотребнадзора по профилактике коронавирусной инфекции от распоряжений относительно домов и людей, заболевших чумой. Невольно начинаешь искать параллели и расхождения между событиями пандемии-2020 и Великой Чумы в Лондоне 1665 года. «Пьесы запрещены к представлению», «паяцы вынуждены были закрыть балаганы», «при пересказах бедственность положения значительно усугублялась», «страхи и предчувствия толкали людей на тысячи непредвиденных поступков…» — это, кажется, про нас. До алых крестов на заражённых домах вроде бы ещё не дошли… Доносы друг на друга? Поживём — увидим.
Парадоксальным образом режиссёр, погружаясь в прошлое, в историю Великой Чумы, как будто бы заглядывает в пугающее неизвестностью будущее, пишет его наиболее пессимистичный, отравленный тревогой сценарий. Так и мы силимся спрогнозировать, что будет дальше — что будет после «нерабочего» месяца? У страха глаза велики, а тревога склонна к катастрофизации: вот и совсем не смешно и не сложно представить, что и в 2020-м вдруг активизируются ясновидящие, готовые сделать деньги на страхах людей.
В обезлюдевший театр вторгаются звуки природы. Пустой особняк Ренни-Шарвина живёт своей жизнью — есть кто живой? А флажки на гастрольной карте «пановцев» в контексте видеоспектакля кажутся отметками очагов инфекции. Сегодня вторгается и в мир картонных коробок с указом о введении Чрезвычайного положения — ещё одно мрачное предсказание?
От критики изоляции тела режиссёр переходит к критике изоляции духа, видеоспектакль приобретает черты антиутопии.
— Ибо даже слова способны переносить инфекцию, каждому жителю города надлежит держать рот закрытым, — голос режиссёра звучит, как через систему оповещения населения. — Данная мера предохраняет от заболевания и одновременно способствует сдержанности и немногословию. Вы все виноваты. Виноваты в том, что вами приходится управлять. Но нужно, чтобы у вас самих появилось чувство вины. А чувство вины не появится, пока вас не измотают. Вас изматывают, вот и всё. Когда вам вымотают всю душу, дальше дело пойдёт, как по маслу.
Постепенно каждый из актёров-«подопытных» становится выразителем той или иной стадии принятия изоляции. Песня Imagine Джона Леннона, которую они поют одни, но вместе, как итальянцы, устраивающие концерты на балконах, становится одной из них. Она могла быть стать финалом, но это было бы слишком беззубо. Вместо принятия — бунт: против истерии, против заточения, против контроля.