Оксана Воскресенская назначена начальником регионального управления Минюста РФ
Общество
Экспедиции, спектакли с GIF-куклами и граффити: как музей истории ГУЛАГа работает с памятью о репрессиях

Экспедиции, спектакли с GIF-куклами и граффити: как музей истории ГУЛАГа работает с памятью о репрессиях

23.05.2019 10:18Мария АТРОЩЕНКО
С 17 по 21 мая в Архангельске прошла региональная просветительская программа государственного музея истории ГУЛАГа и Фонда памяти.

Серия мероприятий — кинопоказ, выставка, мастер-класс и урок памяти — позволили нам познакомиться с музеем — хранителем памяти об эпохе сталинских репрессий, — и вызвали желание узнать ещё больше о колоссальной работе, которую он проводит. О различных подходах к этой теме «Регион 29» поговорил с руководителем образовательного центра музея Константином Андреевым.

Константин Андреев.Константин Андреев.

— Константин Алексеевич, в музее проходят не только выставки, но и дискуссии, театральные лаборатории, презентации книг, спектакли, экспедиции и многое другое. Как вы пришли к такому разнообразию форм осмысления?

— К нам в музей приходят люди, имеющие этот трагической опыт, дети репрессированных, а это тоже тяжёлый опыт — помнить арест родителей. И как люди, которые с этой темой соприкасаются каждый день, мы понимаем, что раскрывать её через рассказы о крови, о пытках — это не работает. Уровень осмысления травмы выходит за рамки демонстрации насилия. Потому что современное поколение требует иррационального подхода, глубинного осмысления, понимания процессов. 

И мы решили, что наша деятельность не будет ограничиваться только выставочными проектами. Мы выходим за рамки нашего музея, конкретных выставочных форм и стараемся проводить экспедиции как возможность найти предметы, освоить территорию. Современная техника позволяет по-другому увидеть пространства лагерных комплексов. Квадрокоптеры позволяют снять лагерь в Магадане с высоты, чего никто никогда не делал. У нас есть кадры, снятые в Магаданской области в бывшем лагере, где добывали уран для первых советских атомных проектов: мы видим сначала одну подошву старого ботинка, а потом квадрокоптер улетает на высоту птичьего полёта и снимает целую поляну таких ботинок. И когда мы демонстрируем это видео в своей экспозиции, это работает. А когда мы ещё даём текст Варлама Шаламова — мурашки по коже, это сильно влияет на эмоции. Хотя задача не только про эмоции, но и про рациональное восприятие прошлого.

— Как театр помогает вам говорить об истории ГУЛАГа?

— Сегодня спектакли — это то, чем мы болеем. В том году мы сделали кукольную мистерию по Чингизу Айтматову «И дольше века длится день»: на сцене играли актёры, куклы и в то же время — музейные предметы, найденные в экспедиции. Так артефакты, найденные в наших экспедициях, оживают на сцене, а не просто пылятся в витринах. Актриса, играющая роль репрессированного Тажибека, несёт в руках вроде бы ведро — а это не ведро, это консервная банка, найденная в Магаданской крае. Мы часто слышим вопрос: «А почему вдруг куклы?». Драматические актёры могут сыграть допрос, но не так, как кукла, которая сидит на уголке табуретки, свесив ножки, которую следователь сжимает в руках. Мы видим масштаб табуретки, эту куклу и этого человека в фуражке НКВД-шника. 

Сейчас мы выпустили уже другой спектакль с GIF-куклами — по мотивам повести «Гадкие лебеди» Стругацких. Кто-то скажет: «Это же не про ГУЛАГ!». Но там про человека и власть, про тоталитаризм, про взрослого и ребёнка. Разными средствами мы говорим о том, что нас делает людьми, и что нас людьми не делает. 

Кто-то скажет — «играемся» в это, — но мы ищем. Например, у нас в «Ночь музеев» состоялся уличный художественный проект «Дожди истории»: московский стрит-художником Zoom нарисовал граффити — портреты известных репрессированных деятелей культуры, — Даниила Хармса, Николая Гумилёва и других, — которые проступают только во время дождя. 

 — Ещё один ваш знаковый проект — это запись видеовоспоминаний «Мой ГУЛАГ». В чём его специфика?

— В чём сила визуальной антропологии? Ты видишь эмоции, смотришь вглубь. «Мой ГУЛАГ» -это глобальный проект, из которого вырастает много других. Мы договаривались с архангелогородцами, чтобы приехать сюда с полноценной экспедицией и заснять людей, которые пострадали от репрессий. Причём нам интересны люди, которые по-своему соприкоснулись с этой темой. Это и репрессированные немцы — это люди, которых долгие годы не спрашивали никогда, и они не готовы даже сейчас говорить, они закрыты, они боятся огласки. И мы сейчас ищем пути, как подойти к ним. «Мой ГУЛАГ» нужен не только для того, чтобы зафиксировать воспоминания, но и для того, чтобы потом на основе этого материала создавать выставки и другие проекты. Собранные нами видеовоспоминания длятся по десять, пятнадцать часов, — это очень мощный массив информации.

— Насколько я знаю, в проекте принимали участие даже люди с другой стороны?

— Да, мы стараемся найти людей, которые имели отношение к системе, тех, кто охранял лагеря, или их детей. Это тоже опыт, который не высказан вообще. Эти люди важны для истории, но они никогда об этом не расскажут. У нас не получается продемонстрировать их опыт в том масштабе, в каком хотелось бы, потому что порой интервью записывается на условиях не публикации. Но есть интервью, которые мы опубликовали.

Одно из самых сложных, тяжёлых и трогательных интервью, которое у нас было, мы брали у человека, который был ребёнком начальника лагеря. И он сам работал в системе СМЕРШей на оккупированных территориях. И когда он проговорился, что он ночью допрашивал людей, наш корреспондент его спросил: «Вам не кажется, что это странно?». Он сначала замкнулся, а потом ответил: «Это что, мой друг, не выпив, расстреливать не выходил». Наш корреспондент в шоке, задал вопрос: «Как думаете, на нём это как-то сказалось?». И у того со слезами, с криком вырвалось: «Ну, конечно, ведь мы все такие были!». И начал рыдать. Потом резко успокоился, постучал костяшками по столу и сказал: «Да, печальная история». Всё, больше он ничего не сказал.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.