информационное
Фото Артёма Келарева.
Встреча прошла 28 февраля после премьеры на камерной сцене «семейной драмы глазами ребёнка» — спектакля «Тараканы». К сожалению, по состоянию здоровья не смогла приехать выпускница Литинститута, драматург Полина Бабушкина, проницательная инсценировка которой позволила Золотовицкой перенести на камерную сцену «архдрамы» дебютный рассказ Варламова.
Под впечатлением от премьеры, разговор начался с «Тараканов». Алексей Варламов рассказал, что написал, по сути, свою «антибиографию»: его родители не ссорились, они жили не в провинции, а в Москве. Единственное, что тараканы были, правда, в отличие от героя спектакля — мальчика Лёши — будущий писатель с ними не разговаривал. Он отметил невероятную интуицию Полины Бабушкиной, которая каким-то мистическим образом «угадала», что Варламов сочинил свой рассказ, почти как Лёша свои истории, — надиктовав на диктофон.
— Я тогда ухаживал за своей будущей женой: охмурял её какими-то своими первыми литературными опытами, — рассказал Алексей Варламов. — Я помню, мы сидели на кухне в съёмной квартире. Там было очень мало мебели, поэтому я сидел на холодильнике, который не работал, а она — на единственном стуле. Мы долго-долго говорили, а потом из меня эта история попёрла — словно воспоминание из собственной жизни. И потом подумал, что её надо записать.
Алексей Варламов.Литература, по словам Варламова, всегда была для него «одиноким делом». А лаборатория «Живое слово театра» и как результат — постановка «Тараканов» в театре — стала для писателя первым опытом коллективного труда.
— Я никогда не писал в соавторстве, — признался Алексей Варламов, — для меня литература — абсолютно интимное, одинокое дело. А здесь мой одинокий труд оказался общим. Для меня это новый жутко интересный опыт.
Кстати, Полина Бабушкина теперь будет учить студентов Литинститута инсценированию художественных произведений.
— В основном, инсценировка — это либо сокращение, либо вытаскивание одной линии, — отметил Алексей Варламов. — А Полина, наоборот, расширила трёхстраничный текст. Это очень интересный опыт, и об этом со студентами тоже нужно говорить.
Полина Золотовицкая.«С подростками никто не разговаривает»
Полина Золотовицкая, в свою очередь, отметила важную тенденцию — растущий интерес театра к подросткам.
— Традиционно театр делится на взрослый — настоящий — и детский — утренники какие-то, — сказала Золотовицкая. — Есть две крайности, и нет альтернатив.С подростками никто не разговаривает, это какое-то промежуточное состояние. Какие-то непонятные, закрытые, колючие люди — как с ними разговаривать, о чём? На взрослые темы вроде нельзя ещё, на детские — уже скучно. А ведь это очень важный период в жизни человека. И мне кажется очень важным, что в театре сейчас стали уделять подросткам внимание. И хорошо, что в последнее время материала для разговора с ними стало больше.
Кстати, во время работы над «Тараканами» Полина очень хотела показать подростков без «сюсюканья». Вообще, по мнению режиссёра, лучше всего сыграть ребёнка мог бы старик.
«То, что я русский, я узнал лет в 18»
У Алексея Варламова есть тайная надежда, что драматурги и театры заинтересуются его новым романом «Душа моя Павел». В нём, как и во многих других романах, вышедших за последнее время, — например, в «Пищеблоке» Алексея Иванова, — действие происходит в 1980-е.
— Меня всегда волновало соотношение русского и советского в нашей истории, в моей личной жизни, — отметил Алексей Варламов. — То, что я русский, я узнал, наверное, лет в 18. До этого понятия национальности для меня не существовало: мы все были советские люди. А вдруг потом появились грузины, армяне, украинцы, русские… Свистопляска вокруг вопросов национальности поражала моё воображение. И в этом романе я и пытаюсь разобраться с феноменом советского человека.
Герой романа, действительно, такой человек. Он живёт в закрытом городе, где, казалось бы, построили коммунизм. А потом обнаруживает, что вся страна живёт иначе, и становится «белой вороной» среди людей, которые давно не верят в советские ценности.
— Мне захотелось написать, как эти два мира сталкиваются друг с другом, — пояснил Варламов, — как этот мой советский гомункулус из своей оранжереи попадает в реальную жизнь, и что ему с этим делать — меня себя или пытаться жизнь изменить?
«Женский вопрос» в режиссуре
Женщин среди режиссёров, как правило, было меньше, чем мужчин. Но сейчас ситуация начала меняться. Это отметила и Полина Золотовицкая.
— Определённо их стало больше, и даже, по-моему, какой-то перевес происходит, причём как у нас, так и на Западе, — прокомментировала Золотовицкая. — И, по-моему, равноправие — это хорошо: я абсолютный противник шивинизма, и не считаю, что режиссёр — это мужская профессия. Ещё 15 лет назад были очень сильны стереотипы о том, как люди должны жить — все эти гендерные вещи и дискриминация. А сейчас, наверное, общество становится более зрелым. 30 лет уже прошло с того, как пал Советский Союз и открылся железный занавес. Мы видим, как живёт мир, чем-то подпитываемся, чему-то учимся.
При этом, Полине, по её словам, не принципиально, как её будут называть — режиссёром или режиссёркой (это так называемый феминитив: феминистки считают, что в языке, определяющем сознание, нужно отразить тот факт, что женщины всё чаще занимают якобы «мужские профессии»).
— Феминитивы сейчас — очень актуальная тема, — сказала Золотовицкая. — Честно, мне всё равно. Мне не обидно ни когда меня называют режиссёркой, ни режиссёром. Просто пока «режиссёрка» звучит непривычно. Но, возможно, скоро это станет привычно.
Кстати, на курсе у Полины юношей и девушек — 50 на 50.
— По моим наблюдениям, когда женщины стоят у руля, это как-то даже жёстче, — добавила Золотовицкая. — И у нас на факультете девушек, действительно, стало гораздо больше, что хорошо. Хотя мне бы лично не хотелось, чтобы произошёл обратный перевес. Мне бы хотелось, чтобы было равноправие. И, если честно, — хотя многие меня бы осудили, — мне лично комфортнее в коллективе, где женщин меньше. Хотя всё, конечно, зависит от конкретных людей, от человеческих энергий. Но мне бы не хотелось, чтобы женщин ограничивали.
Тема «женского вопроса» Полину Золотовицкую «зацепила». Уже под конец встречи она вспомнила одну историю.
— Когда я поступала на режиссёрский, я ещё ездила в Берлин, — рассказала она. — И там был конкурс, на котором мы должны были делать этюды. И когда я как-то обронила: «Это её женская природа здесь говорит…», — на меня посмотрели с таким презрением: мол, ну, она из России, у них там ещё устаревшие понятия… А я поняла, что есть такая крайность, в которую мне бы не хотелось, чтобы наша культура уходила. Равноправные не значит одинаковые. Для меня важно, чтобы было понимание, что мужская и женская природы — это разные вещи, разные энергии.