информационное
Глеб Володин.
Тогда, в июне, петербургский режиссёр Глеб Володин разрушил «четвёртую стену» между Ириной, Ольгой, Машей и зрителями, усадив семейство Прозоровых и их гостей за один стол с публикой, и расставил смысловые акценты с помощью вспышек моментальной фотографии. Теперь Володину предстоит расширить свой замысел до полноценного спектакля. О том, к чему он стремится, он рассказал «Региону 29».
— Глеб Александрович, расскажите о себе в театре, с каким бэкграундом вы подошли к постановке «Трёх сестёр»?
— В 2005 году я закончил университет кино и телевидения в Петербурге. Набирал нас режиссёр Виктор Абросимович Титов. Вскоре после завершения набора он умер, и наш курс любезно согласился взять Владимир Владимирович Бортко. Вторым мастером стал Искандер Абдурахманович Хамраев.
А история моего появления в театре началась в 2010 году с лаборатории «ON. Театр», которую организовали продюсер Милена Авимская и Гарольд Стрелков, в то время — главный режиссёр театра имени Ленсовета. Затем при поддержке Гёте-Института я поставил пьесу «Бесхребетность» немецкого драматурга Ингрид Лаузунд.
На репетиции. Глеб Володин — в центре.В 2011 году по приглашению Милены Авимской я оказался в Милане — ставил спектакль с выпускниками театральной школы имени Паоло Грасси в Милане. Пока я был там, мне позвонил художественный руководитель и директор театра «Комедианты» Михаил Левшин. Там я поставил «Поминальную молитву» по пьесе Григория Горина.
В 2012-м опять же в рамках лаборатории «ON Театр» я сделал эскиз по повести Сергея Довлатова «Компромисс», который получил призы за лучшую режиссёрскую работу и лучшую мужскую роль, а затем благополучно перекочевал к «Комедиантам». Был в моей биографии и театральный проект «Открытые двери». По итогам двух режиссёрских лабораторий этого проекта я поставил два спектакля в Кемеровском и Орловском театрах для детей и молодёжи — «Птица феникс возвращается домой» по пьесе Ярославы Пулинович «Африка» по пьесе Владислава Любова. После двух актёрских лабораторий в Таллине под руководством режиссёра Игоря Владимировича Лысова, — по «Монологам» Достоевского и «Диалогам» Платона — я поставил моноспектакль по «Запискам из подполья» в русском драматическом театре Эстонии. Спектакль получился хороший, но мы его сыграли всего три раза: скончался исполнитель главной роли.
Репетиции идут в «застольной» мизансцене.— Во время лаборатории у вас было две недели на эскиз, теперь — два месяца, достаточно много для репертуарного театра. Вы оттолкнётесь от эскиза?
— Мы будем делать «Три сестры» полностью, я надеюсь, что мы оставим весь текст. Нет никаких планов на то, чтобы что-то сокращать. Иногда ребята приносят какие-то реплики из другой редакции этой же пьесы. Я ничего против этого не имею. А в целом, как у Чехова написано, так и будет.
Эскиз мы берём за основу. Будет то же расположение зрительного зала, тот же общий стол для зрителей и для артистов. Зато добавится музыка: теперь у нас появились композитор — Ирина Белова (мы с ней вместе работали над моноспектаклем по пьесе Габриеля Гарсиа Маркеса «Любовная отповедь»), художник по костюмам — Ирина Титоренко, она уже сделала эскизы, и, разумеется, художник-постановщик — Андрей Тимошенко. Сейчас все цеха воплощают эскизы в жизнь. 5 марта мы уже должны выйти на сцену, должны приехать художник по свету и композитор, чтобы насыщать то, что мы сделаем с артистами, светом и музыкой.
На столах посуда и рюмки — всё, как на именинах Ирины.— 2018-й стал годом «Трёх сестёр»: в МХТ имени Чехова — Константин Богомолов, в Центре имени Мейерхольда — Виктор Рыжаков, в «Студии театрального искусства» — Сергей Женовач. Вы видели их постановки?
— Меня часто спрашивают, какие спектакли каких режиссёров мне нравится смотреть в театре. Я всегда отвечаю: «Есть один молодой парень, он не очень известен, но ставит хорошие спектакли. Глеб Володин его зовут. Я очень люблю ходить к нему на репетиции». Так и есть. Чукча не читатель, чукча — писатель (смеётся). Мы разные люди. Каждому из нас есть, что сказать.
— На показе эскиза запомнился фотографический аппарат, останавливающий время. Он останется?
— Да, конечно. Откуда это пошло? В нашу первую встречу Андрей Николаевич Тимошенко первым делом сфотографировал меня на полароид. И повесил себе на стенд с подписью «Три сестры». Наверное, первый звоночек к тому, что мы будем использовать фотографию, уже тогда прозвучал. А потом мы вспомнили, что и, собственно, в пьесе подпоручик Федотик увлекается фотографией, и углубили этот момент. И самое интересное, что предложил это как раз Саша Зимин, исполняющий его роль. Я уже толком не помню, как это произошло, — так всё спрессовано было в эти две недели, — но, по-моему, эта идея исходила от него.
Андрей Калеев (Чебутыкин) и Сергей Чуркин (Солёный).— Распределение ролей останется прежним?
— В основном, да, но будет несколько замен. Тузенбаха теперь будет играть Евгений Нифантьев, а Солёного — Сергей Чуркин и Александр Субботин. И ещё один «дубль» получился у Чебутыкина: теперь работает не только Андрей Калеев, но и Алексей Ковтун.
— Вам не кажется, что сейчас нужно всё начинать сначала?
— Мы сначала и начинаем. Когда я приезжал сюда два месяца назад, мы встречались с Андреем Николаевичем, говорили об эскизе декораций, и общались с артистами. Я сказал им, что лично я считаю основной проблемой современного театра текст. Приходишь в большие драматические театры — хоть в Москве, хоть в Санкт-Петербурге, — артисты замечательные. Но как только они открывают рот, начинают произносить текст, понимаешь, что им текст не интересен. Текст актёр знает плохо, он его не присвоил, не освоил, не действует этим текстом. Не знаю, по какой причине. И когда я приехал, я сказал: я за то, чтобы артисты чётко понимали, чего они хотят, действовали на сцене здесь и сейчас, говорили текст осознанно. У Натальи Ивановны в пьесе есть реплика: «Я знаю, что я говорю!». Это очень точно. И я дал артистам задание — выписать все реплики в столбик — с первой до последней страницы. У Тани Сердотецкой целой рулон получился! И мы начали с того, что эти получившиеся монологи с ними разбираем.
Мария Новикова (Ольга) и Татьяна Сердотецкая (Ирина).— А о чём «Три сестры» для вас?
— Мы постараемся поставить спектакль о том, о чём написал Чехов. А это, разумеется, и про пошлость жизни, и про интеллигенцию. Я себе как режиссёру ставлю задачу — дотянуться до автора. Не навязать что-то своё, а через артистов рассказать про боль каждого персонажа. Меня как-то артист спросил на репетиции: «Как мы относимся к трём сёстрам?». Я лично им сочувствую. Я всем и каждому в этой пьесе сочувствую. Я слышу боль. Даже Солёного, который говорит: «Почему барону можно, а мне нельзя?». Я понимаю, о чём он говорит, я сам себя иногда спрашиваю: «Чем я хуже, почему не я?». И такие моменты есть практически у каждого персонажа. Даже у няни. Когда Ольга Павловна Зубкова говорит за неё: «Ради Бога, умоляю, не гони меня…», — мы ведь понимаем, что она говорит про себя: «Братцы, я ещё хочу работать…». У каждого персонажа есть проблемы, которые резонируют с чувствами артистов, с моим мироощущением. Тарковский совершенно точно сказал: художник существует потому, что мир не совершенен. И каждый художник, а артист — это тоже художник, говорит о несовершенстве мира.
Поэтому, да, затея — дотянуться до автора. Я считаю, если ставишь Чехова, ну, так и ставь Чехова! Не надо выдумывать что-то своё. Хочешь своё — так напиши своё и делай!
— Наверное, и сценография будет решена в стиле дворянской усадьбы?
— Да, в абсолютном соответствии с той эпохой. Бывает, смотришь спектакль, там артисты ходят в греческих тогах или римских латах. Я не жил в то время, я далеко не римлянин и не грек, но, если спектакль сделан правильно, если артисты говорят искренне, я к ним эмоционально подключаюсь. А бывает, что люди ходят в джинсах, вроде бы про наше время, а я чувствую, что это вообще не про меня! Потому, что тема не вскрыта, потому что артисту всё равно, думает он о чём-то другом почему-то. Видимо, режиссёр ему разрешил думать о чём-то другом. Я считаю, что мимо искренности пройти нельзя. Если человек со сцены говорит искренне, больше ничего не надо. Мне интересно, когда человек очень точно говорит про себя, какую-то свою боль вкладывает в текст.