«Артистов впритык разорвали»: в архангельском драмтеатре показали четыре эскиза

Показ эскизов спектаклей четырёх участников лаборатории молодой режиссуры занял полдня: самый короткий отрывок шёл 35 минут, а самый длинный — час. 

Нет сомнений, что для зрителей такой театральный «четыре в одном»-вечер стал настоящим приключением, в ходе которого пришлось не только физически перемещаться, но и внутреннее переключаться: с МакДонаха на Сухово-Кобылина, с Сухово-Кобылина на Толстого, с Толстого на Чехова. Впрочем, никто и не думал жаловаться на перегрузки или перенасыщение.

Жили-были два брата

Начался показ с эскиза молодого художественного руководителя Туапсинского театра юного зрителя Александра Николаева. Отметим, что в 2013 году Николаев уже приезжал в Архангельск — принять участие в лаборатории «Молодые режиссёры — детям» в театре Панова. 

На этот же раз он поставил эскиз по пьесе кинорежиссёра и штатного драматурга Королевского национального театра в Лондоне Мартина МакДонаха «Сиротливый Запад». К этой пьесе британо-ирландского драматурга режиссёр прикоснулся впервые, хотя у себя в Туапсе поставил «Калеку с острова Инишмаан».

Для чернового варианта спектакля режиссёр взял финал пьесы — попытку примирения двух враждующих братьев, которую им «завещал» священник отец Уэлш, покончивший жизнь самоубийством.

Режиссёр из Туапсе предупредил публику, что ирландцы —  герои драматурга — народ странный, свободный, непокорный и порой даже агрессивный. Николаев задействовал двух артистов «архдрамы» — друзей-единомышленников и одних из самых востребованных актёров труппы — Михаила Кузьмина и Ивана Братушева. Они вызвались сами: давно мечтали о том, что автор «Трёх билбордов на границе Эббинга, Миссури» появится на сцене драмтеатра.

Иван Братушев.

Общая увлечённость и понимание друг друга с полуслова позволили Кузьмину и Братушеву создать гармоничный дуэт, но интереснее в нём всё же раскрылся Иван. Потому, что совершенно изменил способ актёрского существования: двигался нескладно, говорил, как будто с кашей во рту, что очень соответствовало образу неотёсанного, топорно скроенного, но доброго в душе детины, способного убить брата за любимую собаку и за фигурки святых. 

Центральный элемент сценографии — стол — сработал на все сто: и как стол переговоров, и как качель, и как стена, разделяющая братьев.  Очень уместным показалось и оформление эскиза с акцентами на картон, песок и крафтовую бумагу: всё это удивительно легло на земляной, рабочий,  патриархальный дух Ирландии. В начале ружьё, которым один брат грозил другому, было картонное, но в момент развязки на сцене появилось уже настоящее оружие — как горькая констатация того, что добрая ссора всё-таки победила дурной мир.

Как чёрт из… гроба

Павел Алексеев из Краснодара представил на камерной сцене свой водевильно-гротесковый эскиз по комедии-шутке Александра Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Режиссёр пошел ва-банк, взяв на главную роль чиновника-плута, инсценировавшего свою смерть, новичка труппы Артура Чемакина. Молодой артист и мечтать не мог, что ему в лаборатории будет отведена столь важная роль.

Артёр Чемакин в роли Тарелкина.

Впрочем, как рассказал главный режиссёр театра Андрей Тимошенко, он в роли Тарелкина видел Михаила Кузьмина, но тот оказался занят. И тогда Артур Чемакин получил шанс проявить себя. Режиссёр Павел Алексеев признался, что работать было сложно, но от того — лишь более интересно.

—  Я боялся, что Артура может не хватить, — признался режиссёр. — Пусть там отрывок на 35 минут, но это достаточно энергозатратная история. Постоянно на грани — можешь либо совсем просесть, либо передавить. И сегодня, мне кажется, был коннект со зрителем. Он это почувствовал и заиграл по-новому.

Испытание главной ролью молодой актёр выдержал: образ получился карикатурным в своём демонизме, с гипертрофированным оскалом и вращением глазами, но его Чемакин пронёс сквозь всё действие — вкупе с голосом и пластикой. И даже удачно импровизировал.

Юрий Прошин.

Эскиз также позволил раскрыться молодому артисту Юрию Прошину — отдавая честь, он устроил целое светопреставление, — а также вывел на сцену долгожителя театра Алексея Ковтуна, которого давно не было видно в премьерах.

Все мы немножко лошади

Эскиз повести Льва Толстого «Холстомер», рассказанной старым мерином, явился зрителям в совершенном единстве формы и содержания: чувства стиля и оформительских решений с эмоциональной глубиной вкупе с прекрасной актёрской игрой.

Сценографию отрывка предопределило его расположение — не просто на сцене, но в круге поворотного механизма. Благодаря этому создавался не только 3D-эффект, позволяющий рассмотреть обеденный стол, чучело лошади и пианино с разных ракурсов, но и символ — круглого манежа, в котором, как в колесе, бредёт усталый конь. 

Евгений Нифантьев в роли мерина Холстомера.

Эскиз «Холстомера» также напомнил зрителям, насколько блистательные артисты Евгений Нифантьев и Сергей Чуркин. Нифантьев воссоздал на сцене слепую нездоровую привязанность жертвы к агрессору, а Чуркин — по-карамазовски широкого барина, оставшегося в одиночестве. 

В финале князь Серпуховский оказывается за пределами круга сцены — в побитом жизнью кресле. Этот вынос на обочину символизировал полное одиночество и забытость некогда славного князя, на крики которого даже лакей не отзывается.

Мария Беднарчик и Дмитрий Беляков сами пожелали играть в эскизе по «Трём сёстрам». Она — Маша Прозорова, он — Вершинин.

Как на сестрины именины

Постановка эскиза по классическим чеховским «Трём сёстрам» петербургского режиссёра Глеба Володина оказалась едва ли не самой экспериментальной — в духе иммерсивного театра. Самых удачливых зрителей усадили за обеденный стол в доме Прозоровых: угостили пирогами и даже налили водки.

— Восемнадцать есть? — свистящим шёпотом спрашивала Мария Беднарчик, которая играла одну из сестёр — свою тёзку.

Сильное впечатление произвёл другой приём режиссёра: Володин воспринял буквально увлечение подпоручика Федотика фотографией и сделал вспышку основным выразительным средством и спецэффектом. Фотоаппарат в эскизе, действительно, останавливал время и заставлял героев замирать, расставляя акценты. Его вспышка как будто закрепляла в эскизе присутствие автора: в данном случае — режиссёра.

Эскиз «Трёх сестёр» стал самым длинным и самым населённым. Да и замысел Глеба Володина был, наверное, самым амбициозным: режиссёр не стал ограничиваться конкретным отрывком, а сделал выжимку всей пьесы. В этом отрывке также нашлось место и молодёжи «архдрамы», и старожилам: некоторых артистов, давно присоединившихся к труппе, встречали как в первый раз.

Спасибо за время и за свободу

На пресс-конференции по итогам «Рыбного обоза» четверо режиссёров, как один, хвалили организацию лаборатории.

— Это первая лаборатория, которая так хорошо организована, — отметил Глеб Володин. — Было сделано всё для того, чтобы работать было максимально комфортно. Были даны две недели, чтобы полноценно работать с артистами. Были артисты, были репетиционные помещения — работай, не хочу. Обычно даётся очень небольшой срок: только познакомился, а уже нужно что-то показывать. А здесь была дана возможность, потому что всё-таки театр — это искусство процесса.

— А какой может быть процесс, когда лаборатория — три дня, и актёры выходят с листками? — вторил ему Павел Алексеев. — Они не могут даже сами роль прожить и понять, что им нужно сделать. А здесь — две недели, и этого было вполне достаточно.

Алексеев также отметил заряженность артистов на работу и творчество. Так, по его словам, гроб Юрий Прошин сделал сам: не понадобилось даже привлекать бутафоров и реквизиторов.

Андрей Цисарук поделился радостью от работы с новыми актёрами.

— Это всегда круто, потому что мы же друг друга не знаем: есть загадка, — пояснил москвич. — Они меня не знают, я их не знаю, и от этого появляется свежесть какая-то. Это как влюблённость, когда люди только встречаются. Рутина начинается уже потом. Тут главное — встреча.

При этом, все четверо подчеркнули, что о конкуренции между ними речи не шло.

— Каждый из нас соревнование вёл с самим собой, в рамках своей работы, — подчеркнул Александр Николаев. — Потому что, ну, как может Чехов с МакДонахом соревноваться? Зато наше общение за кулисами лаборатории обогатило нас всех.

Сам же главный режиссёр театра Андрей Тимошенко уверил: в работу коллег он никоим образом не вмешивался.

— Лаборатория хороша смелостью режиссёрской и безответственностью, — добавил Тимошенко. — Нет ответственности за бюджет, зато есть право на эксперимент. Здесь можно сделать всё, что угодно. В этом — лёгкость, кайф и удовольствие для всех. И для актёров тоже. Они работают здесь и сейчас, не зная, будет ли в дальнейшем пьеса в репертуаре или нет. Они себя отпускают.

В следующем году, по словам главрежа, лаборатория будет посвящена творчеству Фёдора Абрамова. И, возможно, на неё будут приглашены три режиссёра, а не четыре.

— Был даже немножко перебор с четырьмя режиссёрами, мы артистов прямо впритык разорвали, — сказал Андрей Тимошенко. — Был бы ещё режиссёр — нам бы просто не хватило актёров.  Зато многие неожиданно открылись. В каждом эскизе — актёрские открытия.