информационное
Фото Артёма Келарева.
Открытие фестиваля прошло на сцене областного центра «Патриот». А в фойе традиционно артисты Архангельского молодёжного театра устроили небольшой перформанс. Если в прошлом году артисты сидели почти неподвижно, прикованные к капельницам берёзового сока, то на этот раз они воссоздали в фойе атмосферу коммуналки: расхаживали в халатах и бигуди, брились, занимались йогой. А посреди всего этого стояла грязная ванна, в которой плавали пластиковые пятилитровые бутыли, а на сухом её конце лежали краски.
— Вы не пугайтесь, что ванна грязная: это ж художник, он там краски разводит. Ну, это весна, у нас же в городе всё так оттаивает, — пояснил метафору отец фестиваля, художественный руководитель Молодёжного театра Виктор Панов.
Программка от маэстро
Маэстро по традиции представил зрителям — как обычно, полному залу, — свою краткую версию программки нынешнего фестиваля. Так сказать, расставил акценты.
Первым он коснулся выступления французского коллектива «Boule», о котором ИА «Регион 29» расскажет в ближайшее время.
— Седрик Булар из «Boule» — он и гитрист-виртуоз, и авангардист, и художник, и поэт, — сказал Виктор Панов. — Это нам подарок от Франции, — я думаю, что в честь Арктического форума, — они оплатили гонорары этому коллективу. Только потому, что авторитетом пользуется наш фестиваль.
«НОМ» в представлении не нуждается, но худрук и о нём не забыл:
— «НОМ» — вот это хохма! У нас несколько юбилеев. 80 лет Архангельской области, 42 года нашему театру, а им — 30 лет. Но они называются «Неформальное объединение молодёжи». И недавно их Артемий Троицкий назвал лучшей российской рок-группой: вот, как они сохранились!
И, конечно, особый акцент Панов сделал на «Конармии» — за счёт тех двух фигур, которые с ней связаны, — Максима Диденко и Дмитрия Брусникина.
— Максим Диденко — это теперь фигура № 1 в мировой режиссуре, — заявил Панов. — Я почему это говорю? Будет стыдно, если мы не заполним зал. То, что это спектакль мастерской Дмитрия Брусникина — тоже неслучайно. Много-много лет назад мы вместе с курсом Олега Ефремова, на котором учились Дима Брусникин и Рома Козак, провели творческие сборы на Соловках. Вот с тех пор — наша дружба. Дима — он как бы наш человек, почти 30 лет с нами связан. А спектакль уникальнейший, просто гениальный — там смешение всех жанров. 1917 год — нельзя не обратить внимание на эту дату, ведь это событие перевернуло мир.
Президент фестиваля также рассказал, почему вдруг на «Европейскую весну» снова едет театральная компания «Семьянюки» — ученики Вячеслава Полунина, которые от него «отпочковались».
— «Семьянюки», если вы помните, буквально на этой сцене играли свой спектакль. И тут они сами позвонили и говорят: «Неплохо бы нам отпраздновать 10-летие в Архангельске». И везут спектакль «Семьянюки-Экспресс». Там дело происходит в поезде, который идёт по железной дороге, которую построил Савва Мамонтов. Как они подгадали к 80-летию нашей области! Рекомендую: это клоунада, но не такая, где рыжий бьёт белого палкой, а философская.
«Есть тут один коллективчик…»
В завершение своей речи Виктор Панов заговорил о другом международном событии, которое грядёт в Архангельске в ближайшие дни, — форуме «Арктика — территория диалога». Худрук театра обратился к губернатору Поморья Игорю Орлову и министру культуры области Веронике Яничек.
— У меня есть предложение, — сказал маэстро, — есть у нас один коллективчик, который через два года готов взять на себя проведение «Европейской весны» в рамках Арктического форума и пригласить туда коллективы из всех стран-участниц.
— Я даже знаю, как называется этот коллектив! — сказал Игорь Орлов, поднявшись на сцену. — Молодёжный театр!
— Сделаем? — спросил Виктор Панов.
— Конечно, сделаем! — ответил губернатор.
Аве Мария
Основатель «Европейской весны» и международного фестиваля уличных театров Виктор Панов частенько говорит, что он и его команда привозят в Архангельск тех, кого больше никто не может, и тех, кого северяне никогда не видели. После инженерной танго-оперы «Мария де Буэнос-Айрес» независимого петербургского (да, петербургского, несмотря на то, что его основатель — итальянец!) театра «Театро ди Капуа» с этим хочется безоговорочно согласиться. Да уже, такого мы — по крайней мере, в Архангельске, — ещё не видели!
Опера на либретто поэта-авангардиста Орасио Феррера и музыку Астора Пьяццолла была написана в 1967 году. В своём театре режиссёр Джулиано ди Капуа поставил оперу к её 40-летию.
Этот спектакль — одновременно и священнодействие, и вакханалия, — полностью идущее на испанском (за исключением одного слова — «Антракт», — которое прозвучало по-русски) об аргентинке Марии, которая олицетворяет уходящую культуру танго. Опера состоит из 16 картин, почти каждая из которых «завязана» на танце или музыкальном произведении — балладе, милонге, фуге, вальсе, токкате и других. Образы этих танцев и мелодий воплощаются в двух людях — артистах академии русского балета имени Вагановой Александре Вахтер и Михаиле Имамуддинове. Их парные танцы создают какую-то особую и обособленную, третью реальность спектакля, их пластика завораживает: уж тут-то переводчик точно не нужен!
Особенно впечатляющим был тот их выход, когда Александра Вахтер танцевала на пуантах, а её партнёр пытался закружить её в танго.
В образе Марии, которая сначала умирает, потом возрождается, а затем даёт начало светоносному дитя, прослеживаются черты Марии Магдалины — танцовщицы, раскаявшейся грешницы. Но её религия — это танго, и влюблена она в его голос — бандонеон — музыкальный инструмент, который создаёт его неповторимое звучание. И сама она — танго, культура, которая была столь важна для Аргентины, а потом оказалась в упадке.
В «Театре ди Капуа» танго-оперу называют «спектаклем-запахом» и «танцем вещей». Оба определения — это не метафоры, добавленные в синопсис для красного словца, а чистая правда. Запах в опере, действительно, играет чрезвычайную роль: со сцены пахнет топлёным маслом, луком, который актриса Илона Маркарова жарит на сковородочке, и, конечно, кофе. Кстати, его на постановку ушло порядка шести килограммов. Танец вещей — это тоже верно: визуальной составляющей в спектакле уделена титаническая роль: из подушки летят всамделишные перья, танцоры ходят с птичьими клетками на головах…
В момент апогея исполнительница роли Марии Габриэлла Бергалло оказывается внутри целлофанового пузыря, который растёт и ширится в размерах. Происходит таинство: тень Марии (то, что осталось от танго) рождает своего рода мессию — новое танго, танго нуэво.
Джулиано ди Капуа: «Не усёк? Не моя проблема»
Когда спектакль закончился, и помощники принялись чистить сцену «Патриота» от кофе, Джулиано ди Капуа дал ИА «Регион 29» небольшое интервью.
— Джулиано, часто ли вам приходится, как бы сказать, растолковывать зрителю: что он только что видел?
— Ну, здесь мы пускаем своего рода субтитры, но я подозреваю, что сегодня было их не видно. Потому что техника местная оказалась на таком уровне, до которого ни одному из здесь присутствующих было не добраться. «Мария де Буэнос-Айрес» — это совершенно исключительная вещь в том смысле, что она даже в Аргентине не идёт дольше года. Они каждый год её ставят, потому что это народное достояние, это великий Пьяцолла, великий поэт Феррер. На самом деле, ключей к этим текстам уже давно ни у кого нет. Даже в Аргентине этот спектакль постоянно снимают.
— Что, не идёт?
— Мы в итоге сошлись на том, что чистой звукописи, красоты испанского языка, в принципе, достаточно. Весь этот танец вещей, символов и запахов — они, в принципе, самодостаточны. Вы спрашиваете, часто ли приходится объяснять?.. Нет, обычно мои спектакли очень понятны. Я работаю над тем, чтобы каждое слово было доходчиво. Но в этой опере акценты другие просто: на артистах балета, на красивых ногах моей любимой балерины, на пуантах. Это импрессионистская картинка. Ясно, что обычный кондовый театральный критик скажет: «Непонятно!». Я бы ему казал: «Ты не увидел красоту, ты не понял, что должен был сюда своего пятилетнего сына привести, потому что ему надо живую скрипку показать! Ты не услышал, насколько несусветно красивый у нас баянист, как он интонирует, — ну, и грош тебе цена!. Если ты не понял, значит, ты был не там, ты искал Чехова, когда тебя пригласили не на Чехова, а на нечто такое, что с тобой произойдёт один раз в жизни! Не усёк? Не моя проблема». Это ответ на вопрос?
— Да.
— Или у нас есть панк-опера «Медея». Она очень сложносочинённая, и без подготовки её не поймёшь. Если ты не читал хотя бы Еврипида, если ты не понимаешь, что Медея из Грузии географически, то тебе, естественно, будет непонятно, причём тут российско-грузинская война. Но я требую от своего зрителя, чтобы они в школе это изучали, а не смотрели над девушек и не плевались в окно. Нет, я не буду объяснять свои спектакли. За десять лет мы поняли, что зрители делятся ровно пополам: те, кто плюют и говорят: «Непонятно!», — и те, кто говорит: «Я в жизни такого не видела!». Я вот ради этой половины всё и делаю.
— Но, наверное, редкий зритель не увидит в «Марии де Буэнос-Айрес» отсылок к библейскому сюжету о Марии Магдалине?
— Правильно. Мало того, ведь опера состоит из 16 картин, как классическая оратория (крупное музыкальное произведение для хора, солистов и оркестра преимущественно на сюжеты Священного писания, — ИА «Регион 29»). И авторы в 1968 году, когда шли всякие студенческие митинги, не побоялись взяться за этот сюжет, играть мотивами воскрешения — Лазаря, Иисуса. Они использовали его, как мотив возрождения своей культуры, поставив её в противовес потребительской американской поп-культуре. А в итоге чудо состоялось, но чуть-чуть не так — родилась девочка. Это своего рода образовательная сказка, её надо бы детям рассказывать. Со всей своей красотой, со всей своей наивной добротой она могла бы открыть молодому организму, ребёнку, целый мир, который через компьютерные игры ему никогда не откроется.
Понятно, что есть языковой барьер, но ребёнок как раз словам может не понимать, но душой-то он поймёт, он более открыт.
— Но, если судить поверхностно, то сюжет не очень-то детский…
— Да, я пробовал делать это как детский спектакль, но мне сказали: «Да ты что? Танго — это же страсть!». Но это клише. Поэзия танго очень часто бывает обыденной: в нём может петься о пироге с вишней, который ты ел в прошлое воскресенье у тёщи. Танго — это столетняя культура, и «Мария де Буэнос-Айрес» — это некая открывашка к нему. Многие танго настолько плотно вошли в народную культуру, что люди перестали понимать, о чем они, а, на самом деле, — об отчаянном игроке, который всю свою жизнь проставил на скачках. Танго — это такие басенки.
— Вы посвятили эту постановку 40-летию оперы Пьяццолла и Феррера. А что в неё привнесли лично вы?
— Я играю всё чётко по нотам. Мы сделали небольшую купюру в финале, но её просто требовало современное восприятие. А так всё чётко, дословно. Мы внесли туда запахи и, пожалуй, единственные попытались в этой импрессионистической картине отразить этот безумный мир. Дело ведь не во мне: просто у первоисточника абсолютно безумный автор, исключительный поэт — как Хлебников или Хармс, — который своими совершенно неповторимыми штрихами нарисовал свои ощущения от ушедшей культуры танго. Вся опера соткана из цитат из старых танго, которых уже никто не помнит. И мы своим безумием отозвались на всю эту палитру.