«Пассажир». Танец убийцы и внутреннего врага

Того, что «Пассажир» пройдёт в Архангельске с аншлагом, не предвидел даже сам маэстро «Европейской весны» Виктор Панов. А успех и аншлаг — были. В фойе Архангельского городского культурного центра протолкнуться нельзя было! Это при том, что подавляющее большинство зрителей имели весьма смутное представление об этой постановке режиссёра Максима Диденко и балетмейстера Владимира Варнавы.

Нотомб? Варнава!

Стоит ли говорить, что саму повесть бельгийской писательницы Амели Нотомб «Косметика врага», по мотивам которой «Пассажир» и поставлен, читали немногие.

— Что ты знаешь об этом спектакле? — спрашиваю ученика школы № 95 Ивана Берчугова.

— Он снят, ой!.. То есть, поставлен по произведению «Косметика врага». Происходит всё в современном мире, в аэропорту. Главный герой противопоставляется другому, который вмешивается в его обычную жизнь. На самом деле книгу я не читал, но о творчестве Варнавы кое-что знаю. Я его в «Записках сумасшедшего» смотрел, в видеоверсии. Мне очень понравилось. Постановка очень классная.

— А как же тогда поймёшь, что там происходит?

— Я достаточно тонко понимаю балет, как мне кажется…

Старший научный сотрудник музейного объединения «Художественная культура Русского Севера» Валерия Зиновьева книгу тоже не читала. Как и Ваня, она пришла на «Пассажира» ради Владимира Варнавы. Всё-таки за роль в этом балете-спектакле он получил «Золотую маску».

— Узнав, что Варнава приедет на «Европейскую весну» в Архангельск, решила сходить на «Пассажира». Нам с ним уже приходилось общаться в рамках других проектов. Решили, что это было бы здорово повторить. Он очень талантливый молодой человек, который уже в достаточно юном возрасте зарекомендовал себя как известный хореограф, так что, думаю, на это будет интересно посмотреть.

Собственно, «Косметика врага», она вот о чём: к главному герою, Жерому Ангюсту в аэропорту привязался незнакомец. Имечко у него ещё то — Текстор Тексель. Довольно быстро Жером понимает, что Текстор не просто болтун, а самый настоящий социопат. Тексель, впрочем, этого и не скрывает. Выкладывает всю свою непривлекательную подноготную: как например, молился Богу, чтобы умер его одноклассник. Или как дьявол, сидящий у него в голове, его «внутренний враг», подбил его наесться кошачьих консервов. И что 20 лет назад он надругался над женой Ангюста — Изабель, — а ещё спустя десять лет её убил.

Но этим Амели Нотомб не ограничивается. Она делает контрольный выстрел в сознание читателей: оказывается, (внимание, спойлер!) Текстор-то ненастоящий: он всего лишь внутренний враг Жерома. И убил Изабель не иллюзорный голландец, а сам Жером.

Разминка перед Эйфманом

— Мы всегда привозим то, что вы нигде не увидите, — сказал перед началом представления Виктор Панов. — Мы сами не ждали, что на таком модерн-балете будет аншлаг. Кто помнит, на первую «Европейскую весну» у нас был приглашен французский танцовщик и хореограф Джозеф Надж, а аккомпанировал ему наш великий северный барабанщик Владимир Тарасов. Тогда в зале было человек 15-16. С того момента прошло десять фестивалей, и сейчас вас намного больше. Давайте друг другу поаплодируем!

Спектакль немного задержался из-за технических неполадок. Виктор Петрович объяснил, что произошло:

— Здесь техника 1936 года рождения! Ребята её впервые в жизни увидели. Это, конечно, позор для Архангельска. На эту «Европейскую весну» к нам должен был приехать Чик Кориа, великий джазовый музыкант. Но в Ломоносовском театре не оказалось рояля! Я знаю, что сейчас Вероника Александровна (Яничек — министр культуры Архангельской области — ИА «Регион 29») сделает так, что там будет два рояля, и мы сможем приглашать великих музыкантов. А сегодняшний спектакль — это как бы наша подготовка к следующему фестивалю, на который мы хотим пригласить балет Бориса Эйфмана «По ту сторону греха».

Известье о том, что в Архангельск привезут балет по мотивам «Братьев Карамазовых», зрители встретили аплодисментами.

Друг мой, я очень и очень болен…

С самого прочтения «Косметики врага» меня волновал один вопрос: как, ну, как события этой книги можно рассказать с помощью пластики? Оказывается, можно.

Первым на сцене появляется Жером Ангюст. Его роль исполняет Константин Матулевский. В начале книги он предстаёт хоть и слегка нервным, но вполне заурядным офисным служащим, в постановке же он сразу показан сломанным. Двигается как паралитик, а потом — стоп! — забирается в футляр: поправляет галстук, приглаживает волосы…

Это приглаживание волос Константин Матулевский превращает в какое-то навязчивое состояние Жерома. Забавно, ведь книга тоже начинается с подобного ритуала, но выполняет его Текстор Тексель: «Он пригладил волосы ладонью. Правила игры требовали, чтобы он предстал перед своей жертвой в приличном виде». Но ведь Жером — он и есть Текстор, а, значит, никакой путаницы тут нет.

Что еще «цепляет» в игре Константина, так это его пронзительный ищущий взгляд. Сначала мне кажется, что он всматривается вдаль, а потом чувствую: нет, он всматривается в себя. Приходит на ум афоризм Ницше: «Если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в себя». Просто в случае Жерома бездна и он сам — это одно и то же.

Один из самых ярких моментов постановки — первое появление Текстора. Сначала мы видим лишь безмолвную фигуру Владимира Варнавы, но герой Константина Матулевского уже проявляет беспокойство. И вот Текстор оборачивается и оскаливается. Это дьявольская гаденькая улыбочка потом практически весь спектакль не сойдёт с лица Текстора, а затем передастся и Жерому.

В чем-то спектакль получился даже более глубоким, чем первоисточник. Например, происходящее на сцене в момент знакомства героев живо напомнило мне разговор Ивана Карамазова с чёртом, хотя при прочтении таких параллелей не возникало.

Кроме того, в спектакле Жером и Текстор ещё более сближаются. Зрителям так и намекают, что эти двое — одно лицо. Например, в сцене, когда впервые появляется Изобель, герой Константина Матулевского повторяет те же движения, что и персонаж Владимира Варнавы.

В кульминационный момент спектакля герой Варнавы начинает раздевать Жерома. Это было действительно разоблачение — в прямом и переносном смысле.

Примечательно, что после самоубийства Жерома, залихватски обыгранного с вареной свёклой, на сцену вновь вышла исполнительница роли Изабель Марина Зинькова — под кавер-версию песни «Voyage, voyage» французской певицы Desireless. Эта песня стала своего рода манифестом спектакля: ведь, по сути, это история мировоззренческого путешествия — самопознания и самопринятия.

Сообщение доставлено

Связавшись с постановщиком спектакля Максимом Диденко, я спросила его о том, всё ли поймут зрители, не читавшие Нотомб? Максим ответил буквально следующее:

«Всё» не поймут даже те, кто читал… Я не уверен, что и сам «всё» понимаю…».

И всё же внимательный зритель послание получил.

— Самые крутые моменты — те, когда они управляют друг другом, причем без непосредственного контакта, без прикосновений. Это очень сильно цепляет, — сказала преподаватель САФУ Елена Семёнова. — Амели Нотомб как автора я знаю, но именно это произведение не читала… Я правильно поняла, в итоге это оказалась одна и та же личность?

— Да!

— Это было видно. Как это в танце можно передать так, чтобы человек, не знающий сюжета, всё понял, — это великолепно! Для меня то, что я увидела на сцене, не было чем-то неожиданным: я сама занимаюсь этим направлением — контемпом (сценический танец — ИА «Регион 29»). Когда я была студенткой, я писала дипломную работу по нему, а потом решила попробовать, что этот такое. Но мама моя говорит, что эта невероятная лёгкость, которая в балете достигается путём долгих тренировок, здесь выглядит совершенно естественно.

От точки до точки каждый сам по себе

До «Европейской весны», рассказал Владимир Варнава, «Пассажир» практически не выезжал в регионы России. В Москве, Петербурге, даже Германии побывали, а вот на периферии — нет.

Я спросила Владимира, каково было одновременно заниматься постановкой хореографии и играть вторую главную мужскую роль в спектакле.

— Внутри спектакля тяжело было существовать: сложно потому, что ничего не видишь со стороны. С другой стороны, я работал с очень профессиональными людьми, а это упрощает путь и спектакль. Люди сами знают, что нужно делать.

— Наверное, непросто было ставить такое произведение? Все-таки «Косметика врага» — это, по сути, один большой диалог.

— А вы читали?

— Да. Кстати, какие-то литературные параллели я увидела именно благодаря вашей постановке. Например, первая совместная сцена Жерома и Текстора мне напомнила разговор Ивана Карамазова с чёртом… Правомерная ассоциация?

— Да, можно и так. Это разговор больше про внутреннего врага, а не про внешнего. Про наших внутренних бесов, которые в нас сидят, нас всячески дергают, мотыляют в разные стороны. Мы не собирались документально передать каждое слово Амели Нотомб. Это и не нужно. Просто были некие условия существования персонажа. Некий человек пытается вылететь, а другой пытается его удержать.

— А как вам с Максимом Диденко работалось? У вас полномочия не пересекались?

— Тут важен диалог. У нас с Максом он есть, мы с ним сделали несколько проектов. С артистами диалог тоже очень важен. Их работа не ограничивается исполнением каких-то команд. Все очень творческие, и подход у всех к делу очень осознанный. Главное, чтобы актёры включались в процесс. Я считаю, что в этом спектакле очень интересна именно работа, которую могут проделать актёры. Есть, что поиграть. Сложно выстроить внутренний рисунок роли. Многие могут кривить носы, говорить, что это фи — драмбалет и всё такое… Но это, правда, непросто. Оправдать все поступки своего персонажа, замотивировать их, сделать так, чтобы зритель поверил. Чтобы ты не просто кривлялся. Честно сказать, это удается не каждый спектакль.

— А всё-таки, это был балет или спектакль?

— И то, и другое. Здесь есть признаки обоих жанров. Мы просто очень любим то, что мы делаем. Изначально в этой постановке я работал с другим партнёром — Володей Дорохиным, — а потом он уехал, и появилась реальная проблема. Надо было найти человека, который мог бы в себе синтезировать и современную хореографию, и знание классической базы, — нужен был микс, универсальный танцовщик. Не поверите, в России их практически нет. В этой партии просто очень много задач внутри, и очень непросто их выполнять. Очень мало тех, кто мог бы это сделать. А Константин, с которым мы уже давно дружим, вписался, и я ему за это очень благодарен. Он по-другому подходит к роли, выстраивает её сам. Так делается в драматическом театре, а в балете актёр как правило исполняет то, что ему говорят. А здесь (щелкает пальцами) надо танцевать, но и самому принимать решения, самому для себя находить подходящий рисунок роли.

— А элемент импровизации у вас возможен?

— Ну, да, сегодня было такое, — включается в разговор Константин Матулевский. — Всё равно другой спектакль каждый раз. Импровизация как диалог: есть какие-то рамки, в которых он происходит, но сейчас, именно в данный момент, он может быть чуть-чуть другим. Это живая структура. Конечно, ты выстраиваешь роль, свою партию, но когда появляется внутри что-то живое — это самое интересное.

— У вашего Жерома есть характерное движение: он все время галстук поправляет и волосы приглаживает.

— Меня выводит этот персонаж из себя, мне нужно вернуться в какую-то привычную плоскость. Знаете, когда люди сходят с ума, когда теряют какое-то равновесие внутри себя, они все равно хотят вернутся в привычное состояние, которое они лучше знают. Новое  — это страшно, и ты пытаешься вернуться к тому, что было раньше, пытаешься убедить себя, что все хорошо. Хотя ничего не хорошо.