Когда профессия — человек: как волонтёры помогают выживать жителям уничтоженного Северодонецка

Города призраки существуют. Мы увидели такой своими глазами — это Северодонецк в ЛНР. Год назад ему нанесли несовместимые с жизнью увечья, но, вопреки всему, город не умер.

Магия Стрижа

В этот некогда 100-тысячный моногород при химическом заводе мы едем по разбитой трассе с плотным трафиком. За рулем — волонтёр, представитель фонда Захара Прилепина на Донбассе Ульяна Стриж. Стриж это и фамилия, и позывной. Ульяна родом из Великого Новгорода. Девушке 30 лет, она мать двоих детей, с незаконченным высшим образованием по направлению «Журналистика». 9 месяцев, сменами по 2-3 недели, проводит на Донбассе, в непосредственной близости от передовой, а до специальной военной операции помогала тем, кто перебирался с ДНР и ЛНР в Ростовскую область: встречала на границе людей из Мариуполя.

Есть такая профессия — человек, говорит она нам. Курит одну сигарету за другой, уверенно бросает «Патриот» на обгон армейских грузовиков. Каждому встречному военному автомобилю машет рукой: ребятам надо постоянно показывать, что мы им рады! Видели бы вы, как на «Стрижа» реагирует охрана блокпостов, которые мы проезжали по дороге сюда - это отдельная магия. Суровые бойцы с автоматами улыбкой отвечают на сердечки, которые Ульяна показывает им руками. Подходят обнять прямо через проем окна. Пишут записки на пачках сигарет. Мне, сидящему на переднем пассажирском сиденье, один такой боец знаками показал, что пока она нас везет ближе к линии соприкосновения — головой за неё отвечаю именно я.

Постапокалипсис сегодня

На подъезде к городу разговор смолкает. Картина здесь тягостная: до 90 процентов зданий получили повреждения или разрушены. Мимо проносятся целые кварталы, внешне напоминающие декорации к фильму про апокалипсис, но там в этих полуруинах, есть жизнь. Мы видим людей во дворах, на улицах. Между двух пробитых танковыми выстрелами девятиэтажек на остановке девушка с пакетами ждет автобус. Он приезжает, белый, чистый, здоровенный, подхватывает пассажирку и идёт дальше по маршруту. Настоящий сюр! На обочине мужчина — то ли с триммером, то ли с миноискателем. Ближе различаем — действительно косит траву.

Въезжаем на улицу Партизанскую. Здесь бились страшно: на стенах следы пулевых отверстий, осколков. Подъезды осыпались. Ульяна включает громко музыку: «Мама, я партизан» — раздается из динамика, и это звучит саундтреком к окружающей нас картинке разрушений. Останавливаемся снять несколько кадров. Жара, солнце слепит, трава и листья такие зеленые, что кажется кто-то люминесцентных красок добавил в палитру, но все это обрамляет рамка из бетонного и кирпичного крошева. По сторонам возвышаются глыбы развороченных прилетами зданий. Ни одного целого окна. Улица уходит вдаль — там на перекрестке время от времени проезжают автомобили, грузовые и легковые, мужчина на велосипеде, кто-то по тротуару или его остаткам идет пешком. Не верится, что в этом постапокалипсисе может сохранятся обычная городская суета. Но видим — кафешка, за скромными столиками сидят, обедают. Аптека. Магазин…

У одной из многоэтажек с выгоревшими стенами замечаем людей на балконах. Подходим, здороваемся. С высоты первого этажа на нас смотрит пенсионного вида мужчина. Представился Владимиром Лесовым. Рядом, сквозь решетку, любопытствует его соседка. Спрашиваем, как живется здесь, а у самих комок в горле от такого вопроса:

 — Живем по-маленьку, — отвечает. — Рынок работает, гуманитарку выдают. Вот только лекарств мало. Нужных нет. Не так давно дали электричество. Готовим на нём, газа пока нет.

— Чего не хватает?

— Да в принципе всего хватает. Вот только бы лекарства для почки привезли. Я здесь живу с 1982 года. Работал сварщиком, строителем, сейчас на пенсии.

Владимир Лесов — один из немногих жителей девятиэтажки

Не отпускает вопрос: почему эти люди не уезжают? Ульяна объясняет: «Потому, что боятся и не знают, куда ехать, что их ждет впереди. Это чисто психологический момент. Если бы мы с вам взяли за руку каждую семью, привезли к себе домой, показали: вот здесь ты будешь жить, сюда идешь работать…. Но мы не можем каждую семью так за руку привести. Да, их привозят на пункт временного размещения, дальше распределяют…. Но это все немного хаотично получается. Люди прожили всю жизнь на одном месте и очень тяжело отсюда уехать. Поэтому мы видим, как возвращаются в разрушенные деревни. Кухня целая — буду там жить….».

Кошки как и люди остались на этих разбитых улицах вопреки всему

Как дальше жить

Каждый дом в этом городе несет следы боев. 

— Оттуда по нам прилетало, — неохотно делится прихрамывающий местный житель Василий. — Я вышел во двор своего дома, тут ребята чеченцы стояли, стреляли в сторону окон из которых видимо накрывали их. Потом был взрыв, наверное миномет, мне осколками разворотило ногу. Эвакуировали. Залечили в Луганске, в военном госпитале, врачам спасибо! Сейчас вот вернулся обратно, как дальше жить пока не понимаю. 

К нам он тоже вышел как на бой, в момент когда записывали кадры у многоэтажек. Смотрел исподлобья. И взгляд не веселый. У мужчины узловатые крепкие руки, грязные наверное уже много лет. Он служил танкистом еще при советском Союзе. Нынешние боевые действия застали его в пенсионном возрасте. Судя по всему, именно пенсионеры стали основным населением Северодонецка после боевых действий.

Среди разбитых улиц, между зеленеющих тополей замечаем чудом невредимый в этом хаосе воинский мемориал. Братские могилы утопают в цветах, на самом монументе с чеканными цифрами «1945» тоже множество букетов. «Вечный» огонь горит и смотреть на него в этом антураже ещё больнее. Память о ТОЙ войне эти люди, пострадавшие, но не сломленные, хранят нерушимо. Мы к памятнику подходим c осторожностью. Боязнь обочин и травы теперь у каждого на долгие времена. Неизвестно, что прячется в земле до сих пор.

Главное — небезразличие

Садимся в машину, выезжаем в сторону Новоайдара. Спрашиваю Ульяну: какие навыки нужны, чтобы влиться в волонтёрское движение?

— Доброволец — значит, по доброй воле. По своему желанию. Надо понимать, что находясь на Донбассе, ты всегда рискуешь. Впрочем, как показывают последние события, рискуешь везде. Если кто-то думает, что на эту войну можно бесконечно закрывать глаза, то это не так. Чем быстрее люди в тылу очнутся и поймут, что победа куется в каждом сердце, тем быстрее мы победим и цена победы будет ниже.

Но кроме душевного стремления волонтёрам ещё потребуются и элементарные медицинские знания, считает Стриж. Нелишним будет пройти курсы тактической медицины. Каждый доброволец должен уметь оказать помощь при осколочном ранении и себе, и окружающим. Это элементарные вещи, которые почему-то выпали совершенно из школьной программы ОБЖ: умение наложить жгут или турникет, давящую повязку, остановить сильное кровотечение.

— Нападение на руководителя вашего волонтёрского центра Захара Прилепина как-то повлияло на тебя, на окружающих?

— Да. Мы ещё больше работаем. Это не испуг, нас сложно напугать. На все воля Божья. Большая трагедия то, что произошло с Сашей (помощник Прилепина, погиб при покушении). Это наш близкий друг, товарищ. Невероятно жизнелюбивый и радостный человек. Был. Он не боялся риска, осознавал его. Ушёл воевать в 18 лет — знал, за что он борется и с кем воюет. Оценивал все это очень здраво.

— Что самое тяжелое в работе волонтёра?

— Ко всему привыкаешь, это такая же часть работы. Будни. Но связывая свою жизнь с Донбассом, тяжелее всего терять близких людей. И ощущать какое-то бессилие, когда не можешь повлиять мгновенно на какие-то вещи, на каких-то людей там на верху, которые не могут качественно сделать свою работу. Мы здесь делаем свое дело, а они не могут качественно сделать свое. И от этого обидно.

Но если ты готов к работе, она тяжелой не будет. Ты видишь результат тут же, на месте — помогая людям, мирным гражданам, нашим солдатам. Результат каждый день, когда волонтёры привозят людям лекарства, продукты. Но помощь не только в том, что обеспечили какими-то вещами. Самый главный результат — люди видят, что о них заботятся, о них помнят, они нужны. Нужны большой России, которая пришла и позвала домой, тех, кто хочет домой вернутся. И они понимают, что никто их не бросил. Вот это самый главный результат. Когда нас обнимают, благодарят… Им важно, что ты сердцем с ними и готов в любой момент прийти им на помощь.

— Есть какая-то общая черта у волонтёров? Помимо целей и задач?

— Прежде всего, небезразличие к человеческому страданию. К трудной ситуации, в которую попали люди. К пониманию той ситуации, в которой оказалась наша страна. Вот это объединяет людей, которые сюда приезжают. Неравнодушие. Готовность жертвовать своим временем. Ведь люди берут отпуска на основной работе и приезжают сюда. Они тратят свои средства, своё время. Оставляют своих близких. Могли бы попивать кофеек по кофейням, а они ждут летнего отпуска, чтобы приехать сюда и здесь помогать людям. Донбасс — это сердце большой России. И оно пульсирует благодаря таким людям.

— Как твои дети относятся к командировкам?

— Они все понимают, больше чем взрослые. Сын 11-летний готов идти защищать Родину. Дочка девятилетняя была здесь, на Донбассе, на Новый год. Она была в Лисичанске, Северодонецке, развозила детям подарки. Помогала с упаковкой. Да, им, конечно, сложно, они скучают. Но все это — ради их будущего мира. И это тоже та цена, которую приходится платить. Но я знаю, за что это.

— Здесь у людей отношение меняется? К России, к нашей армии, в целом к событиям?

— Часть людей, достаточно весомая, ждала возвращения домой. Искренне этого хотели. И надо понимать, что люди находятся под регулярными обстрелами. А кто хочет, чтобы близких разорвало попаданием снаряда? Никто. Это сложно физически, морально. Надо объективно оценивать ситуацию. Людям тяжело, они оказались в критической ситуации. Но при этом все мы видим благодарность и любовь к России, к людям, к нашим солдатам. Потому, что развозят хлеб, продукты, стараются уделить внимание детям, помочь с окнами. Наша армия проявляет благородство. И люди это видят. Все хотят, чтобы это быстрее закончилось.

На выезде из разрушенного, но отказывающегося погибать города, видим забор с граффити в цветах триколора: «Пожалуйста, защитите наш город от нацистов». Это не Бэнкси оставил, это люди которые живут здесь и с 2014 повидали всякое… им тут и дальше жить. Даже после такого тяжелого ранения город может встать на ноги, если ему помогут.