«Солнышко, лучше пожить некрасивой, чем в гробу лежать красивой»: архангелогородка борется с раком груди и мечтает защитить от него северянок

Мы встречаемся со Светланой Юрьевной в городском совете ветеранов, где она — зампредседателя. В комнатке-«избе», которую она любовно обставила предметами поморского обихода и рукодельными куколками благополучницами и неразлучниками, она наливает мне чай и пододвигает выпечку, приговаривая: «Кушай, солнышко». Сначала думаю, что она называет меня так потому, что я ровесница её дочек. Но вскоре становится ясно, что «солнышки» у неё все — от детей до знакомых депутатов.

Рак груди второй стадии у неё обнаружили в январе. Хотя первый тревожный звоночек был ещё в ноябре 2021 года.

— У меня ничего не болело, — рассказывает Светлана Юрьевна. — Ты же не будешь грудь каждый день мякать? Если не болит. Я почувствовала где-то в ноябре. Переболела чем-то — то ли простудой, то ли ковидом. Чувствовала недомогание. А потом вдруг заметила, что в груди что-то запульсировало. Легла и нащупала какой-то шаричек. А в декабре меня торкнуло: «Наверное, это серьёзно». И, что, думаешь, я побежала в больницу? Больницы все переполнены были. Если б мне тогда кому-то сказать!.. 

А я думаю: «Новый год на носу, не дай Бог это то самое, я всей семье испорчу праздник». И не пошла.

«Чуть-чуть опоздала, но ещё успела», — так Светлана Романова говорит о том промедлении. К врачу она пошла уже в конце января, когда закончились праздники и поубавился поток пациентов. И когда уже пришла боль.

— Чтобы попасть к терапевту, я простояла в очереди шесть часов, — рассказывает Светлана Юрьевна. — Люди сидели прямо на полу — там же пик заболеваемости ковидом был. И ковидные, и с простудой, и я со своей проблемой… Я уже чувствовала, что что-то не так в организме. Слабость, плохо. И шаричек в груди, который начал дёргать, как нарывчик.

Нашлось место в «избе» и настоящей мезенской прялке.

Терапевт отправила к маммологу. Идти пришлось платно — иначе не попасть. Свой рассказ Светлана Юрьевна то и дело прерывает соображениями о том, как сделать так, чтобы у женщин, застигнутых врасплох такими «шаричками в груди», было больше шансов на своевременное обследование и лечение.

— Думаю, должны быть какие-то телефоны горячей линии, кабинеты экстренной помощи — именно по раку груди, — говорит Романова. — Чтобы женщина, которая вдруг нащупала у себя что-то, у которой нету денег на маммолога и УЗИ, могла туда обратиться.

Но ведь дело ещё и в том, что в круговерти жизни у женщины порой нет времени прислушаться к своему самочувствию или обследоваться.

— Об этом надо кричать, — страстно говорит Светлана Юрьевна. — Надо трубить: «Женщины, милые, подумайте о себе!». Мы же о себе думаем в последнюю очередь: сначала — дети, муж, работа… Я уже обратилась к Екатерине Владимировне Прокопьевой по линии Совета женщин: «Давайте решать». Женщины на регулярной основе должны проходить диспансеризацию. Нужно, чтобы женщины обращали на себя внимание. Как мне жалко женщин! Они до поздней стадии запускают, потому что рак не болит. Вот и я два месяца потеряла, но счёт-то идёт на дни. 

Пойди я сразу, в ноябре, у меня бы первая стадия ещё была. Уверена, что была бы. А я обратилась, уже когда боль пошла.

Таких куколок Светлана Юрьевна делает сама. И в больнице делала и надарила врачам и медсёстрам.

После УЗИ — тоже, кстати, платного, — Светлане Романовой сказали: «Бегом в онкодиспансер!».

Принять диагноз было сложно. Но это, убеждена Светлана Юрьевна, необходимо.

— Онколог мне сказал: «Это для вас рак, а для нас это просто болезнь», — вспоминает Светлана Юрьевна. — Он не смотрел на мои слёзы, он так строго мне сказал: «Так, женщина, будем лечиться?». Я говорю: «Да». Без доверия к врачам нельзя. Им некогда сострадать, сюсюкаться, ну, некогда!

Без принятия нельзя, настаивает Светлана Юрьевна. И замыкаться в себе, говорит она, нельзя.

— Нельзя замыкаться, нельзя, — говорит она. — Вот женщина, на два года меня помладше, — такая красивая. Такая худенькая, глазки потускнели, во ВКонтакте стала реже появляться. А до этого у неё такие красивые фотографии были — с подружками, какая-то движуха… 

Ну, не должно быть так, нельзя из жизни себя вычёркивать. Жизнь-то продолжается.

Светлана Романова признаётся, что всегда боготворила врачей. Но, заболев, она взглянула на них с другой стороны. Тоже был сначала шок, потом — принятие.

— Когда врач сообщает диагноз, он как дежурный — сказал и ушёл, — рассказывает Светлана Юрьевна. — Говорит: «Результат пришёл, всё подтвердилось, у вас рак», — а потом разворачивается и уходит. Я сначала не могла такого принять. Было чувство, будто не оправдали мои ожидания. А потом я поняла. Седьмой этаж в онкоцентре — там просто страшный конвейер! Каждый день по семь-восемь операций. Солнышко, посчитай, сколько? И медики в этом горе каждый день. Они физически не могут пропускать через себя каждого из нас. Я это поняла и теперь просто молюсь на них. Дай Бог мудрости всем пациентам, чтобы они это поняли и доверились врачу.

Сначала сделали операцию. Светлана Юрьевна 40 дней пролежала в диспансере. Потом, когда она была готова, начали курсы химеотерапии. Уже прошла пять курсов из шести.

— Первые две химии был ужасный страх, — вспоминает Светлана Юрьевна. — А как не бояться? Лежишь в палате с человеком, который пережил химию, и она начинает страшилки рассказывать: «Счас тебе вольют, ну, всё — держись, хана тебе будет!..». А в коридоре бабушка охает: «Ой, милая, тебе, что, химию назначили?». Никто ж не скажет: «Это ерунда, как укольчик сделать!». Никто так не говорит. 

Мало людей, которые могут сказать: «Не буду рассказывать, как это было у меня. У вас будет совершенно по-другому. Всё может быть, а может и не быть».

Перед химиотерапией, считает Светлана Юрьевна, нужен правильный настрой. Иначе нельзя.

— Я когда легла на первые две химии, я очень боялась, — рассказывает она. — Иконочку в карман положила. Дочка младшая мне розового зайчика с собой дала. Но я смотрю — капает, — а про себя молюсь: «Господи, убереги меня от этой отравы…». А потом опомнилась: вот зачем я так думаю? Ведь это не отрава, это лекарство! Я себя к первым двум химиям не подготовила — и, ой, как меня колбасило! Я себя сама запргромировала на боль, на тошноту. Этого ни в коем случае нельзя делать. Надо говорить себе: «Это лекарство, и другого не дано, и только оно мне сейчас поможет больше всего». Потом я стала себя готовить. Когда третий курс прошла, муж сказал: «Всё, мамулечка, уже под горочку, дальше легче будет».

Этих кукол для «Реликвария» в совете ветеранов Светлана Юрьевна находила сама. Крайнюю справа, блондинку, спасла из мусорки.

Много рассказов у Светланы Юрьевны про женщин, с которыми она сталкивалась в больничных палатах и коридорах. Просто галерея судеб.

— Я видела, как в окнодиспансере молодая женщина — 32 года — ждала ответа: онкология или нет? — рассказывает она. — Увидела врача в коридоре, кинулась к нему, а он ей так мимоходом: «В общем, у вас рак». И пошёл дальше. А она поплыла, задрожала вся… И говорит: «Я только год, как вышла замуж, мы хотим ребёнка». А у неё вот — рак груди. «У тебя, — говорю, — первая стадия, опухоль вырезали, ты сейчас успокоишься, подойдешь к врачу и спросишь про дальнейшее лечение». 

Потом опять плачет: «Сказали делать химию». А она не хочет. Но ведь другого лечения нету! Плачет: «Только замуж вышла, как лысой ходить?».

Тут Светлана Юрьевна вдруг снимает свою шапочку.

— Ну, что, разве это красиво? — говорит она, и впервые за время беседы в её голосе звучат слёзы.

— Вы меня совсем не испугали, — говорю в ответ.

— А я не могу принять до сих пор, — говорит она. — Даже бровей нет — рисую. А тут — молодая, красивая женщина.

И продолжает рассказ о той женщине.

— И у меня тогда, не знаю, откуда, родился аргумент: «Да, мы будем страшные, но это всё поправимо. Брови нарисуем», — вспоминает Светлана Юрьевна.  

И я вот этой девочке сказала: «Знаешь, солнышко, лучше пожить некрасивой, чем в гробу лежать красивой». Говорю, вылечишься, восстановишься и будешь планировать ребёночка. И волосы, говорят, после лучевой красивые будут, кучерявые.

Или вот вспоминает другую женщину — из района.

— У неё — четвёртая стадия, — рассказывает Светлана Юрьевна. — Два года её хирург лечил от какой-то кисты. Делал пункцию, а та ничего не показала. Она женщина крупная, грудь большая… Или ещё одна молодая женщина. Ей тоже 32 года. Она сама, как девочка, — худенькая, маленькая, в шапочке. У неё тоже четвёртая стадия. Господи, спрашиваю, ты-то как запустила? А она говорит: «У меня ничего не болело». Двое маленьких деток, муж — ну, попивает… Крутится, вертится, нет времени на своё здоровье.

…Весной, после операции, Светлана Юрьевна получила знак, который и сегодня помогает ей не опускать руки и верить в лучшее.

— На следующий день после операции я подошла к окну — там всего семь шагов, — вспоминает она. — Окна выходят на тупик железной дороги: там каждое утро стояли запасные вагончики, и мне так нравилось рано-рано на них смотреть. Я смотрела на дымок из вагончика и думала: «Боже мой, там кто-то сейчас будет чай пить». И меня эта мысль так успокаивала, укачивала, как будто я сама в вагончике (я же фантазёрка): я прямо чувствовала этот запах дымочка, и так хотелось чая в подстаканнике! А когда я встала после операции, я увидела вагончик, на котором была Георгиевская лента и надпись: «С Победой!». Я понимала, что вагончик этот к 9 мая готовился. Но тогда он стоял именно для меня! Я посчитала, что это знамение. Вот она, моя маленькая победа.