информационное
Фото из архива Олега Некрасова.Олег Некрасов — поисковик со стажем. В экспедиции, в места сражений Великой Отечественной войны, ездит с 1998 года. Свой отпуск весной он чаще всего проводит в Ленинградской области, под городом Любань, или в Подмосковье; в августе — в Карелии. Вместе с ним — его маленький верный «отряд»: жена Светлана, она в поисковом движении ещё с 1989 года, и их младшая дочка, 16-летняя Соня, которую впервые взяли с собой в экспедицию, когда той было всего два года.
Олег работает заместителем начальника отдела гражданской защиты по ПЛЧС в МКУ городского округа «Город Архангельск» «Городской центр гражданской защиты». В экспедициях Некрасов отвечает за безопасность: обо всех опасных «находках» в первую очередь сообщают ему. Для него три недели поисковых работ — это будто другая, отдельная, но очень важная часть жизни. Здесь все переплелось: радость и печаль, жизнь и смерть. Проверенные в «разведке» друзья и товарищи, разговоры и песни под гитару у костра, пьянящая красота природы и в то же время холод и грязь сырой земли, останки погибших солдат, которым нет числа, слёзы на захоронении, последние почести и успокоение до следующей экспедиции.
Фото из личного архива Олега Некрасова.Работа не для слабонервных
— Олег Юрьевич, можно ли по останкам понять, как погиб солдат?
— Есть, так сказать, две категории бойцов, которых мы поднимаем. Это «верховые», они лежат на глубине 10-20 сантиметров. Это ребята, которые бежали в бой, их тут и положили. Здесь они и лежат до сих пор, как упали. Есть санитарные захоронения: зачастую местные жители просто сносили погибших в какую-то одну большую яму и прикапывали. Были «санитарки» при санбатах и госпиталях. С ними тяжелее всего работать: поднимаешь десять черепов, десять тазовых костей и 30 рук. Идет нестыковка. Понимаешь, что это результат ампутаций.
Однажды мы нашли санбат. Подняли шесть санитарных захоронений, но никак не могли найти ещё два. По документам знали, что их больше. Всю сопку обползали, три года не могли найти! Меня позвали в «разведку», посмотреть. Я говорю, ребят, мне не дойти, здоровье уже не то. Дорога тяжёлая, через болота, десять километров туда, десять — обратно. Товарищи уговорили, мол, дотащим. Пришли. Сами-то не видите? — говорю им. — Вон двойная берёзка стоит! 99 процентов, что там боец лежит, и не один. Почему? Природа, — пожимает плечами. — Зашурфились. Нашли.
— Некоторые поисковики говорят, что больше никогда не будут участвовать в раскопках там, где стояли госпитали. Слишком тяжело морально и физически.
— Это правда. Случай был в Ленинградской области, в Любани. Там фермер на своей земле хотел помойку убрать. Экскаватором дёрнул, смотрит — кости. А наш лагерь в 500 метрах от него стоит, он сразу к нам. А мы знаем, что здесь стоял санбат. Стали копать. Подняли 723 человека. Жара. Тела слоями лежат, пересыпаны хлоркой. Сначала, вроде, ничего. Девчонки, парни, подростки работают. Потом чувствуем запах неразложившейся органики вперемешку с хлоркой.
— Они за столько лет не разложились?
— Склон крутой, глина, доступа воздуха не было… Порой череп вынимаешь, а там ещё мозги. Далеко не все могут это выдержать. Порой ребята сходят в раскоп, а потом говорят: «Можно мы будем кормить вас, посуду мыть, дрова заготавливать, но только поднимать бойцов не пойдём». Психика у всех разная.
Фото из архива Олега Некрасова.«Моего деда нашли такие же сумасшедшие…»
— Что чувствуете, когда их поднимаете?
— Я не задумывался никогда об этом. Я просто понимал, что это надо кому-то делать. Каждый по-своему с ума сходит: кто-то под воду ныряет, кто-то на скалы ползает. Только кому от этого польза?
— Ими движет жажда адреналина.
— А мной вот это движет. Может, потому что у меня деда нашли такие же «сумасшедшие». Он погиб в 1944-м на границе Псковской и Новгородской областей. Авксентьев Петр Михайлович, он был в разведроте. Пошёл вместе с напарником в разведку. Их снарядом накрыло или на мине подорвались. Бабушке пришла похоронка, в которой было указано место захоронения. После войны приехал сослуживец деда, привёз его личные вещи. Он сказал, что сам похоронил его и совершенно в другой деревне. Когда я в 1986 году уходил в армию, мама на 9 мая поехала искать по тем деревням могилу отца. Со стариками пообщалась, те рассказали, что поисковики в поле как раз двоих нашли. Всё сошлось. Там установлен памятник на могиле. Я постоянно держу связь с поисковиками из тех мест. Очень хочу сам туда съездить, но пока не получается.
— Поисковики чаще всего «бессребреники»?
— Большинство — да. В экспедиции многие ездят в отпуск и за свой счёт. Есть, конечно, трофейщики, которые едут ради того, чтобы железяку найти, отреставрировать и продать. Но эти ещё мирные, даже иногда показывают нам, где бойцы лежат. Они-то их не интересуют. А есть «чёрные копатели». Эти совсем безбашенные. Они бойца находят, кости выкидывают, ищут что-то ценное. Но эти нас боятся, стараются даже близко к поисковикам не подходить, потому что счёт, мягко говоря, не в их пользу.
Фото из архива Олега Некрасова.Найти «именного бойца» — большая редкость
— Сколько солдат удаётся найти за время работы одной экспедиции?
— По-разному. В прошлом году в Карелии за три недели 201 бойца подняли. Четыре именных.
Работаем мы и в местах, где воевал 9-й отдельный лыжный батальон Карельского фронта, который призывался из Архангельска. Он практически весь полёг. Зимой ребята работают в архивах, ищут, кто где погиб, где пропали без вести, смотрим по квадратам. Потом весной приезжает «разведка». Зашурфились, нашли бойца, координаты по GPS засекли. В июле-августе едем, у нас уже есть координаты — находим по ним бойца. Поднимаем.
В Карелии шли бои не только в Великую Отечественную войну, но и в Финскую. В тех местах «линия Маннергейма» идёт. Туда ездят поисковики из Северодвинска, Новодвинска, Коряжмы, Карпогор. Там поднимать и поднимать.
— Медальоны сами вскрываете или отдаете на экспертизу?
— Сами. Мы тихонько иголочками разворачиваем записку и при этом поливаем водой. Если видим, что бумажка пустая, то сворачиваем обратно и кидаем в бутылку с водой, а затем отправляем на экспертизу криминалистам главного управления МВД.
— Зачем кидать в воду?
— Потому что запись могла стереться. В воде как раз-таки сохранится, так как доступа воздуха нет. Медальон хоть и эбонитовый, но через микротрещины за столько лет внутрь все равно проникает влага. Если при бойце есть награда, то на ней — номер. Сразу делаем запрос, кому она принадлежит, находим откуда призывался, есть ли родственники. Сообщаем в военкомат, и они сразу же ищут родных.
Но чаще всего записки в медальонах не заполнены. Считалось, что это плохая примета. Заполнишь — погибнешь. Кроме того, в те времена много было бойцов неграмотных, которые писать и читать не умели. Грамотные писали за них письма домой. Ложки, кружки, котелки подписывали. У офицеров портмоне было, в нем можно что-то найти, если сохранилось.
— Как поступаете с останками немецких солдат?
— Если солдат «именной», если есть личные вещи, жетон или награда, то сообщаем в Москву в «Поисковое движение России», и они связываются с немецкой организацией, которая тоже занимается поиском. Им обязательно нужны фото, видеофиксация. Это трудоёмко, но мы поднимаем солдата, даже если он им не нужен. Его ведь тоже бросили. Кладём в отдельный гроб и захораниваем вместе с нашими бойцами. Конечно, на памятнике ничего не пишем.
Фото из архива Олега Некрасова.Патриотическое воспитание в полевых условиях
— Вы дочку с двух лет с собой берёте, да и подростков в отрядах много. Почему они едут в холод, грязь… Туда, где интернет толком не ловит?
— Большинству подростков нравится общение, атмосфера. Где они в городе смогут посидеть у костра и попеть песни, старших послушать, анекдоты потравить? Про войну они тоже толком ничего не знают, мы им рассказываем, устраиваем встречи с ветеранами.
В прошлом году с нами ездили 15-16-летние ребята. Когда уезжали, парни подходили: «Спасибо, дядя Олег, мы за всю жизнь столько не узнали, сколько за эти три недели». Как костёр развести, как дрова колоть, как суп сварить, как сделать так, чтобы каша с тушёнкой не пригорела, как баню топить. Элементарные вещи. Я уж не говорю, как работать со щупом и металлоискателем. Как правильно бойцов поднимать.
Мы привозим свой кинотеатр. У нас каждый вечер кино для детей: «В бой идут одни старики», «А зори здесь тихие» и другие фильмы про войну. Они с удовольствием смотрят. В пятницу дискотеку им устраиваем. Обычно отряд 15-25 человек и две трети — это подростки. По закону нам запрещено брать детей до 14 лет, а те, кто старше, могут поехать по письменному согласию родителей. Поисковики ездят семьями, с детьми. Некоторые семьи и состоялись именно в экспедициях, например, как наша.
Помню, как Соню в первый раз взяли с собой. Любань. Дожди, грязь. Мы в лес уйдём, дежурные за ней присматривают. Один раз недоглядели, поисковики из соседнего отряда нашли, достали из лужи и привели. Быстренько переодели в сухое, в ручье одежду застирали. Вечером приходим с раскопа, весь отряд у костра слушает песни, а Соня в палатке спит.
Сонька пошла в первый раскоп, когда ей было семь лет. История у нас была. Говорит: «Папа, дай мне ножичек». Раз ковырнула — целый патрон. Два — кругляшек достаёт. Я об камуфляж протер, а это 50 злотых Речи Посполитой! Я очень ругался на своих. Мы здесь десять дней, а ребёнок первый раз на раскоп пошёл, и такая находка! Мы с женой, сколько ездим, ни разу ничего подобного не находили. Сейчас Соню уже назначают старшей на раскопе, в котором работают взрослые.
— Что сейчас не так с патриотическим воспитанием?
— Я один пример приведу. Мы вместе с поисковиками из года в год ходили 22 июня в 4:00 утра к Вечному огню: цветы положить, постоять, помолчать. В это время проходили выпускные в школах. Холодно было. Подходят 11-классники и с ними молодая учительница, залезают и греются у огня. Мы сделали замечание, а они не понимают, в чём дело. Я спрашиваю: «Вы учительница? Не знаете, что было 22 июня?». «А что было?». И это учительница! Что говорить про детей.
Нужно перестать вовлекать детей в показные мероприятия. Необходима поддержка поискового движения на федеральном и региональном уровнях. Выделять деньги не просто на патриотическое воспитание, а на проведение экспедиций, в том числе подростковых поисковых отрядов, обеспечивать их снаряжением, питанием. Там они узнают историю Великой Отечественной войны, увидят все своими глазами, потрогают войну. Лучше, когда не мы, «старики», рассказываем, а подростки сами делятся друг с другом впечатлениями.
Фото из архива Олега Некрасова.«Город воинской славы, а музея нет…»
— Какие у вас были самые удивительные находки?
— Самая запоминающаяся — 500-килограммовая авиационная бомба. Это было лет десять назад. Под Питером, в Любани. Причём в поле, где сельскохозяйственные посадки есть, дорога идёт, трактора ходят. У ребят, украинцев, металлоискатель брал до трёх метров глубину. Они поняли, что-то очень большое лежит. Зашурфились, ё-моё! Бомба прямо под дорогой всего лишь на глубине двух метров. Как она не взорвалась?! Как её извлечь? В полицию позвонили, в администрацию. Нам дали добро на то, чтобы мы её сами «утилизировали».
Ещё как-то раз в немецком окопе нашёл бутылку квадратную коричневую. Если знаете, французский ликер Cointreau. 40 градусов, прозрачный, как водка, но только густой. Вкус цитруса. Очень вкусный. Он до сих пор продаётся. Бутылку взял, потому что мой любимый напиток.
Медали и ордена находили. Любую именную вещь поднимаешь с трепетом. Это редкость большая. Однажды ребята в раскопе нашли ложку с инициалами О. Н. Спрашивают, это не ты? Олег Некрасов. Потом достают ещё одну ложку с инициалами В. Н. Товарищи знают, что у меня старший брат Володя, а его уже в живых не было. Я говорю, ребят, этих я буду сам поднимать. Не трогайте. Вылез, фляжку открыл, горло прополоскал. Потом искал в архивах, но в списках, пропавших без вести О.Н. и В.Н. не было. Так до сих пор не знаю, кто это. Ложки отчистил, хранятся у меня.
Однажды ребята нашли в блиндаже кусок знамени и по нему определили, какая часть здесь воевала. Потом в музей к себе увезли.
— Куда вы отдаете свои находки?
— По музеям расходятся. На Яграх замечательный музей поисковой работы «Эдельвейс», один из лучших, на мой взгляд, в России. Практически все отряды с области туда ездят. Новодвинский военно-патриотический музей. Во многих школах создают патриотические музеи, особенно в тех, при которых есть поисковый отряд. Мы тоже просили организовать в Архангельске такой музей. Виктор Павленко обещал, но потом ушёл, и про это забыли. При Годзише было хоть какое-то финансирование отрядов, а при нынешнем главе администрации вообще ничего. Область помогает, а город нет. Такой вот «Город воинской славы».
Фото из архива Олега Некрасова.Знаки с того света
— Столько погибших и не упокоенных с миром в одном месте. Ничего необычного не замечали?
— Бывало. Как-то раз в лесу остановились перекусить, отдохнуть, ну и кто-то закемарит, а потом говорит: «Ребят, мне такая чушь снилась». И не может ничего толком объяснить. Сразу команда — шурфиться. Бац! Ровно на том месте, где он задремал — боец! Много таких случаев было.
Лет семь-восемь назад в Любани в последний вечер накануне захоронения у нас концерт Игоря Растеряева проходил. Мы фотографировались вечером на прощание, а потом по домам разъехались. У всех на фотографиях оказались круглые, у кого побольше, у кого поменьше, белые шарики. Ладно бы, если один фотоаппарат был, так ведь разные! И эти шарики буквально на всех фото! Мы были в шоке. Мы каждый год стоим на этом поле, и каждый год ребята снова и снова поднимают бойцов.
— Вы с солдатами разговариваете, когда их поднимаете?
— Мужики более скупы на слова, мы если говорим, то про себя. А девчонки, те сидят, разговаривают с ними: «Где ты? Откуда ты?». А в ответ тишина. Бывает иногда так закипит в груди. Особенно во время захоронения. Практически все девчонки ревут, пацаны всплакнут, а у нас, «стариков», просто слезы текут. Мы понимаем, что всё, что мы могли для них, сделали, а поименно нам их не узнать.
— Сколько же их там ещё лежит?
— Никому не известно. Каждый год, где только не поднимают. Весь запад, под Белоруссией, Украиной, Калининградом, Мурманском. Пахать не перепахать. Ещё нашим внукам и правнукам хватит. Пока можем — ездим, учим, чтобы после нас смена осталась. Но надо их всех поднять, чтобы войны, наконец, закончились!