информационное
Фото Артёма Келарева.
Резиденты Центра имени Мейерхольда привезли в Архангельск три разножанровых спектакля, три грани своего творчества — «Русский рок», «Гамлет» и «Отцы. Невыдуманные истории». Андеграундным «Эскизам» впервые довелось выступать на такой «большой, академической сцене».
В архангельском театре драмы есть свой «Гамлет». Тем интереснее было увидеть совершенную иную интерпретацию этой трагедии Шекспира — физический спектакль, где актёры не произносят ни слова.
«Гамлет» «Эскизов» в постановке режиссёра Дмитрия Мышкина носит подзаголовок «Версия». С одной стороны, он как бы намекает, что к происходящему на сцене не нужно относиться слишком серьёзно, потому что «это ведь только версия», «очередной миллионный эксперимент с этим материалом». С другой стороны, он обозначает форму трансформера: рассказывают, что этот спектакль не раз менялся до неузнаваемости, путешествуя по фестивалям России и Европы.
Когда тяжёлые двери в большой зал «архдрамы» распахиваются, на сцене уже в свете прожектора стоит человек в окровавленной рубашке. Стоит на красном покрывале, как в луже крови.
Он то и дело вступает в единоборства с другими пока что безымянными людьми — это похоже на танец или на бразильскую капоэйру, — и каждый раз, его, как колосса, сваливают с ног. Единоборства продолжаются, пока зрители рассаживаются. Сначала, конечно, возникает версия, что это Гамлет и есть. Так, да не так: потом окажется, что это Гамлет-старший.
Классический текст здесь всё же порой звучит — но как одноголосый перевод записи на старой кассете. К тому же, он перепутан и перекомпанован. Так, сцена покаянной молитвы Клавдия из третьего акта трагедии становится, по сути, флешбэком об убийстве Гамлета-старшего. С него, лежащего в «луже» крови, брат силой стаскивает одежду. Это воровство, но ведь король как раз и обворован — предательски лишён жизни, короны и королевы. Одежда убитого Клавдию велика — брюки спадают. Он отдаёт убитому честь, а после сплёвывает желчь — будто и сам отравлен своим злодейством.
А вот ещё одно переодевание — на Гертруду вместо траурной вуали с высоты опускается белое платье, похожее на призрака. На сцену выносят стол. Он становится одновременно и местом свадебной трапезы и гробом без стен для убитого короля Дании. А его поминальной песней — казачья «Любо, братцы, любо». Там как раз есть строчка в тему: «Жена заплачет, выйдет за другогого…». Стол брачной трапезы посыпают землёй, она даже в бокалах у новобрачных.
В какой-то момент все сидящие за столом заходятся в приступе кашля и судорог — как будто уже отравлены. Но тогда дальше на сцене окажутся лишь мертвецы. Впрочем, это ведь только версия. Мёртвый король, выбравшийся из-под стола, дотрагивается до остальных, будто осаливая смертью — здесь Тень отца вполне себе телесная, не бесплотная.
До какого-то момента совершенно не понятно, кто здесь Гамлет. Ну, ясно, Лаэрт — худенький мальчик с лицом французского мима. Ясно — Офелия, меняющая платья. Но где Гамлет? В какой-то момент начинает даже казаться, что их двое — мужчина в плаще, светящий гостям на земляной свадьбе фонариком в лица, — и женщина в маленьком чёрном платье, сначала сидящая поодаль, а потом неистово танцующая на столе. Впрочем, это ведь только версия.
Но именно женщина в чёрном даёт в руки Гамлету меч. И у неё на обнажённой спине будет написано сакраментальное to be or not to be. И она же потом этот монолог и прочтёт. Возможно, она просто смерть. Но и это ведь только версия.
Происходящее на сцене хаотично, ультранасильственно и психоделично. Психоделики добавляет музыкальное оформление. В саундтреке — Another Brick in the Wall Pink Floyd, Babe Iʼm Gonna Leave You Led Zeppelin и The End Doors, главный трек фильма Френсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня». «Эдипова часть» в этой песне неожиданным образом перекликается с линией взаимоотношений Гамлета с отчимом и матерью.
В финале артисты не играют всеобщее смертоубийство — ведь они уже мертвы, так? Лишь Гамлет лежит на столе, будто проткнутый насквозь. Вдруг совершенно пародоксально, в мёртвенной зелёной полудымке, окутывающей всех, звучит «Светофор» Леонтьева — как апогей всеобщего безумия. Дальше ещё мощнее — его перекрикивает сирена и пожарная тревога. Это конец света. Но почему-то хочется, чтобы ничего не заканчивалось. И чтобы вместо традиционного поклона продолжала шарахать эта адская смесь.