В Виноградовском округе два человека погибли в аварии с грузовиком
ЖКХ
Архангельский деревянный дворец погибает. Но в нём живут люди — они выращивают апельсины и воспитывают дочь

Архангельский деревянный дворец погибает. Но в нём живут люди — они выращивают апельсины и воспитывают дочь

03.05.2021 11:20Мария АТРОЩЕНКО
На перекрёстке Поморской и Ломоносова стоит жемчужина старого Архангельска — дом купца Калинина. Диковинный особняк, построенный в начале XX века, сегодня одновременно признан и памятником, и аварийным. Но он по-прежнему жилой.

Мы побывали в гостях у семьи Полуэктовых — Антона, Татьяны, маленькой Агнии и кошки Муры. Татьяна Полуэктова часто даёт интервью, рассказывая о 33 коммунальных несчастьях, связанных с жизнью в доме, о бесконечной очереди на переселение и дорогостоящей реставрации. Её семья живёт в особняке уже несколько поколений, и, естественно, она болеет за его судьбу.

— Когда меня спрашивали, не страшно ли нам жить в этом доме, я всё время отвечала, что мы живём в его достаточно устойчивой части, — рассказывает Татьяна. — Первый подъезд едет, и наш подъезд тоже отваливается, но это лишь вход. И если для второго этажа это критично, то для нас — плохо, конечно, но мы от этого не умираем. Но в какой-то момент начались новые проблемы. 31 декабря у нас отключили воду и дали только после каникул. А потом в том же месяце снова отключили. И в этот же момент у нас задымила печка в гостиной. Это был какой-то кошмар.

Татьяна Полуэктова.Татьяна Полуэктова.

Последней каплей стала недавняя авария на тысячнике: вокруг дома образовался настоящий потоп.

— Когда произошло подтопление, я почувствовала, что до нас вообще никому дела нет. Я выхожу из подъезда, а у меня вокруг залито всё! Дома воды нет, потому что авария на тысячнике, а вокруг дома воды столько, что я вообще не знаю, как выйти! Вроде бы живёшь в центре, но оказываешься совершенным заложником ситуации.

В результате подтопления вымокли дрова, которые необходимы для топки печей.

— На моём муже лежит огромная ответственность по топке всех печей, — поясняет Татьяна. — У нас в квартире три печки и ещё две в общих помещениях. Если раньше тут было занято четыре квартиры, и нагрузка по общим печам была распределена, то сейчас одна соседка умерла ещё до рождения моей дочки, другая — этой зимой, а третий сосед вахтами работает, дома практически не бывает. И получается, что мы — единственная семья в подъезде, и все печи на нас. Сейчас вроде весна, но если не истопишь ближе к вечеру, холодно очень становится.

Состояние печей, правда, тоже оставляет желать лучшего.

— Сейчас мы не топим печку, которая отошла от стены год назад, — рассказывает Татьяна. — Её нужно перекладывать, но когда она снова отойдёт от стены — это вопрос времени, раз дом «едет». В комнате, которую мы отремонтировали под детскую, печь не протопить, она стоит холодная всю зиму. Печку в гостиной мы не топим уже месяц после задымления. Здесь нужно перекладывать зеркало, чистить дымоход. Нужно, чтобы дымоходы были чистые, но наша управляющая компания вообще этим не занимается. Они должны готовить дымоходы к зимнему отопительному сезону и проверять их весной, но ничего такого они уже несколько лет не делают. Получается, мы топим только одну печь, но на две комнаты её не хватает, приходится включать обогреватель. Когда морозы были зимой, у нас было +13 в помещении. И с истопленными печками.

Агния у печки.Агния у печки.

Если воду, окружившую дом после аварии на тысячнике, откачали, то под домом вода осталась.

— Сейчас мы просто стоим на воде, — отмечает Татьяна. — Будь это просто вода, было бы не так страшно: лиственнице, из которой сделан дом, от неё ничего не будет. Но у нас проблемы с ливневой канализацией, колодцы давно не вычищались. И я боюсь, что под домом не просто вода, но и фекальные массы. В любом случае, с проблемой подтопления фундамента нужно что-то делать. Если подморозит, под нами будет ледник. И если сейчас с пола холодно, то будет ещё холоднее.

Аварийным дом был признан только в 2018 году.

— Тут интересная история, — рассказывает Татьяна. — В 1988 году, в год моего рождения, помещения в этом доме были признаны непригодными для проживания с износом более 70 процентов. Это документально подтверждено в нашем паспорте съёмщиков жилья. В какие-то годы мы пытались добиться, чтобы и дом тоже признали непригодным. Аварийным дом был признан только в 2018 году, и сначала нас кормили завтраками, что концу 2019-го нас ждёт расселение. Сейчас, согласно последним бумагам, которые я видела, вроде как к декабрю 2021-го мы должны быть расселены. Но моя соседка умерла в очереди на ожидание квартиры. Ещё одна соседка тоже умерла, пока ждала.

Ситуацию осложняет то, что дом одновременно используется для социального найма, а с другой — является памятником архитектуру и градостроительства. По мнению Татьяны, министерство культуры и администрация города просто не могут решить, что делать с особняком.

— Честно скажу, мы рассматриваем вариант, что нам дадут квартиру и мы съедем. Но тогда дом просто рухнет сам, — говорит Татьяна. — Потому что он жив ещё только потому, что топятся печки. Как только их топить перестанут, начнётся обрушение. Он больше ста лет уже жив — силами жильцов. Мы каждый год вынимаем окна по два раза, утепляем их, вставляем обратно. Печки сами ремонтируем, насколько у нас есть возможности. Муж буквально весной отремонтировал крыльцо — на нём ноги можно было поломать, но никто ничего.

На то, чтобы дом отрестраврировать, нужно «много миллионов».

— Тем не менее, экспертиза, которая проводится раз в два-три года, тоже стоит немало, порядка миллиона, — отмечает Татьяна. — И на эти экспертизы, которые успели за всё время провести, ушло уже порядка девяти миллионов. На эти деньги можно было хотя бы кровлю поменять. Приходят эксперты, фоткают трещины, и всё. Вот эти ребята, которые у нас строят суд по соседству, тоже приходят и замеряют, насколько их внедрение в почву влияет на трещины в доме. Когда забивали сваи на стройке дома напротив, всё тряслось так, что просто дичь. Сейчас, наверное, тоже самое будет. Страшно.

Пока рядом резвится кошка Мура, вопрос о мышах напрашивается сам собой.

— Да, мыши у нас есть, — подтверждает Татьяна. — У нас кошка не потому, что я кошатница и кошек люблю. Это муж любит кошек. Года три назад у нас появился кот, потому что муж очень хотел. И кот стал время от времени приносить мышей. Я думала, где он их берёт? Потому что я их не видела вообще. Но как только летом от нас кот ушёл, зимой пришли полёвки! И их стало так много, что я поняла, что мне нужна кошка. Теперь у меня есть кошка, которая этот вопрос решает. Но одно дело полёвки в квартире, а в коридоре у нас всегда были крысы. И они есть до сих пор. Я кошку туда не выпускаю. Предыдущий кот у нас был крупный, и он их давил. А она мелкая, ей шесть месяцев всего, она с крысами не справится. Пока не подрастёт, я её в коридор не пущу. И это тоже большая проблема. Как только людей в доме не будет, мыши и крысы активизируются. Я молчу про людей без определённого места жительства, которые тоже захотят погреться, зимой особенно.

Татьяна помнит дом ещё не в таком упадке. Особняк — важная часть истории её семьи. И её дочка Агния — представительница уже пятого поколения этой семьи, которое здесь живёт.

— Сюда заселили моего прапрадедушку — он был главным агрономом Архангельска, — примерно в 1934 году, — рассказывает она. — Тогда сюда заселяли известных людей — деятелей театра, искусства, представителей интеллигенции.

В детстве девочка Таня много времени проводила в старинном особняке, с ним связано много добрых воспоминаний.

— Мы с родителями жили недалеко, на Володарского, и большую часть времени я проводила здесь, с бабушкой, — делится Татьяна. — За фортепиано, которое до сих пор здесь стоит, мы с бабушкой занимались музыкой. На этом столе мы вместе стряпали пироги. Практически вся мебель осталась от бабушки, мы разве местами что-то поменяли. Очень любопытная атмосфера у нас дома. У нас яблоня растёт, у нас гранат растёт, апельсин, мандарин, хурма! Всё, что посадишь, всё растёт. И вообще здесь потрясающий антураж. Здесь у нас кино снимали — «Не для речки». Потому что дом сам по себе яркий, эпичный.

Именно через свою атмосферу, верит Татьяна, дом и мог бы обрести новую жизнь.

— Я преподаю русский язык иностранным студентам в СГМУ, — рассказывает Татьяна. — Когда я показывала им фотографии дома, они сказали: «Мэм, вы живёте во дворце!». Их оценка — это потенциальная оценка туриста. Я уже миллион раз говорила, что этот дом мог бы стать каким-то арт-пространством: здесь можно было бы проводить фотосессии в старинном стиле, снимать фильмы, ставить спектакли. Конечно, даже если министерство культуры возьмётся за реставрацию, людям здесь больше жить не дадут. Ладно, не давайте нам здесь жить, но позвольте этому зданию продолжить существовать. Мне жаль дом, мне хочется его спасти. Я хочу этого ради моей дочери. Сейчас она, конечно, спрашивает: «Мам, почему мы живём в таком старом доме?» И я пытаюсь донести до неё ценность здания, говорю: «Это наш дом, и он такой». Но это очень сложно сделать, когда он никому не нужен кроме тех, кто здесь живёт. А по-моему, самое ценное, если наши дети смогут посмотреть на этот дом и сказать: «Как здорово, что вы его сохранили».

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.