информационное
Фото Артёма Келарева.
Это работа лауреатов премии «Золотая Маска» — режиссёра Пётра Васильева и художницы Алевтины Торик. Оба они — петербуржцы, и вместе сделали не один спектакль, в том числе и на архангельской сцене, а сегодня Пётр Васильев служит главным режиссёром в Мурманском областном театре кукол.
Спектакль настолько нежный и трепетный, что на него боишься дышать. Это история о молодой советской женщине Фросе Евстафьевой, муж которой уезжает на Дальний Восток «настраивать и пускать в работу таинственные электрические приборы», оставив её совсем одну. Ну, как, одну: со старым отцом, отставным паровозным механиком, который дни напролёт проводит, «следя плачущими глазами за паровозами», в ожидании срочного вызова на службу депо.
В спектакле заняты пятеро артистов — Наталья Назаренко, Илья Логинов, Анатолий Шкляев, Надежда Куклина и Мария Карнеичева (две актрисы играют свои роли поочерёдно). Спектакль поставили по актёрской заявке Натальи Назаренко. Именно она и играет Фро и только её.
— Ещё в институте, на третьем курсе, педагог по сценической речи предложила мне этот материал, — поделилась Наталья Назаренко, — и он очень пришёлся мне по душе, но я не знала, как его развернуть. И за два дня до показа что-то в голове у меня сложилось: пришла идея сделать всё на вокзале, но я не успела. И эта мечта со мной осталась, долго во мне жила. Тогда, в студенчестве, для меня главной была тема ожидания. Сейчас для меня это уже что-то другое. Я когда-то пережила такую больную любовь. Во время репетиций я для себя поняла, что человек должен быть цельным.
Наталья Назаренко.На сцене — железнодорожная насыпь, рельсы, шпалы, стрелка, перрон, станция, депо. В гравий насыпи вкопана канистра с водой — ею Фро омывает мужу ноги, ею брызгают на окно — идёт дождь.
— На худсовете по приёмке спектакля на столе лежал один листок, на котором были перекрестья линий, — рассказал Пётр Васильев. — Сидела Алевтина Торик и чиркала: «Понимаете, это пути сходятся и расходятся, сверху провод — линии, потому что это судьбы, судьбы людей. Могут перекреститься, но не соприкоснуться, могут сойтись, будет искра… А куклы изначально были марионетками, у которых потом просто отрезали штоки и нити. Нам захотелось, чтобы они были поближе к человеку. Потому что над марионеткой есть какое-то высшее управление. А Бога-то здесь нету. Есть только человек.
На сцену с фонарями выходят обходчики железнодорожных путей (Илья Логинов и Анатолий Шкляев играют в живом плане, без кукол). Работяги ведут философские разговоры о бесконечности, тупике и о птицах, от которых ничего не остаётся, потому что они не работают, — это уже не из «Фро», а из «Чевенгура» того же Платонова.
Во «Фро» все тоже работают: и обходчики, и молодые женщины, которые с махонькими лопатками сажают кусты на склоне насыпи… Но вот одна из них, Фро, говорит: «Ожиданье тоже радость», — и в руках у актрисы появляется кукла.
Вокруг Фро все трудятся или жаждут труда: и старый отец (Анатолий Шкляев), который тоскует по паровозам, и муж Фёдор (Илья Логинов), который увлекается тайнами машин, «надеясь посредством механизмов преобразовать весь мир для блага и наслаждения человечества», и даже ворчливый дворник, который сердито метёт пустой перрон.
А дело всей жизни Фроси — это любовь. Над ней, как кучевые облака, проносятся мечты о счастье с мужем и детьми. Все остальные работы она делает постольку-поскольку: не ради самого труда, а ради мужа: ради мужа изучает катушки и микрофарады, ради мужа устраивается на почту, чтобы поскорее получать письма на руки. И почему-то совсем не хочется умно рассуждать о созависимости и слиянии в любви. Ведь каждый имеет право на счастье.
А Федя в её снах, да и в жизни, летает в эмпиреях, на крыльях мечты о своих механизмах, согревающих мир. У Фро всё — «для Феди и человечества», у Фёдора — «для человечества и для Фроси Евстафьевой лично».
Рельсы и железнодорожные платформы на сцене то сходятся, то расходятся (чаще — расходятся, как и судьбы), — словом, находятся в постоянном движении. При очередном повороте-развороте на первый план выезжает обрыв железнодорожного тупика: с него несчастный паровозный механик Нефёд Степанович кричит машинисту ценные указания.
Грузовые вагон-платформы вывозят по рельсам то светящиеся окнами избушки, то билетную кассу, то элементы домашнего обихода из квартиры супругов — советскую железную кровать с одеялом, кухонный стол с чайником и чашечками, оконную раму. А когда Фёдор собирается в долгую командировку, платформа увозит его от жены, разнимая их руки — сначала руки кукол, потом артистов.
Актёрские работы в спектакле трогают до глубины души. Играя в живом плане, артисты демонстрируют тончайшие нюансы драматической игры. Наталья Назаренко отчаянно отстаивает право своей героини на счастье — до слёз. В ней столько нежности, что она льётся через край — ненароком проливается даже в танце с другим мужчиной.
Один из самых пронзительных моментов в спектакле Анатолий Шкляев играет за своего Нефёда Степановича, хлопочущего вокруг безутешной дочери, одним лишь взглядом. Дочь, переполненная своей болью, не замечает, что причиняет боль отцу — кричит на старика. А к тому как раз приходит посыльный из депо — зовёт товарняк перегонять. Один взгляд, крохотная пауза пролегает между исполнением давней надежды и мигом, когда он от столь желанного приглашения отказывается, говорит: «Не поеду, заболел».
Отношения людей, кукол и людей с куклами рождают какое особенное ощущение интимности. Вот Фёдор возвращается домой после телеграммы, в которой Фро сказалась смертельно больной, и на лице Ильи Логинова, которому Наталья Назаренко закрывает глаза ладонями, лежит тень этого обмана: дурочка моя, что же ты наделала?
Когда Фро удаётся занять у судьбы и всего человечества ночь тихого счастья, актриса голубит куклу Фёдора у себя на груди. А Илья Логинов её нежно, но твёрдо отнимает, как бы сам вырываясь из объятий, говоря: «Ну-ну, будет…».
В финале — открытом, то ли даже более печальном, чем рассказе, то ли, наоборот, — Фро снова оказывается на станции. Это её зал ожидания. Фразу «Прощай, Фёдор!» из рассказа отменили, Фро остаётся ждать. И снова железнодорожный тупик, но тупик тупик рознь: там уже не старик, а мальчик.
— Возможно ли смириться окончательно с ожиданием? — сказал Пётр Васильев. — Она молодая женщина, у неё вся жизнь впереди. Когда я начинал разбирать этот текст, я, человек мужеского пола, подходил к нему со своей позиции. Я тоже такой, уезжающий, которого ждут. Я этой всепоглощающей любви со стороны Фроси изначально не чувствовал. Но когда сталкиваешься с материалом напрямую, не гипотетически, он начинает тебе диктовать. Для мужчины такая любовь может быть помехой. Кака любовь? Должна быть сподвижница. Удобно жить, когда в жертву, на плаху кладут своё собственное я. Ты живёшь уверенно, зная, что там где-то в окошке горит огонёк. Но ты за всем этим забываешь о человеке живом и думаешь только о себе. Или о человечестве — значит, ни о ком.