информационное
Юрий Прокопьевич Абрамов:
«Моя судьба была непростой, как и у всех сверстников — мальчишек предвоенного поколения. Родом я из Лешуконья. Рано остался без матери, отец-моряк был вынужден списаться на берег, чтобы поднимать двух детей. Но вскоре вновь вернулся на флот. Когда началась война, мне было 15 лет. Конечно, сразу же просился добровольцем на фронт. В военкомате отказали, мол, мал ещё, подожди, придёт и твой срок. Я поступил в Архангельский морской техникум.
Страшное было время — карточки, очереди, холод, жуткий голод, занимались мы в классе не раздеваясь, от мороза чернила замерзали. Из-за голода еле-еле передвигал ноги. Мне поставили неутешительный диагноз — цинга, истощение. Осенью 1942 года поехал домой в отпуск с „белым билетом“ — тогда это считалось позором. Дядя забрал меня к себе в деревню, где я быстро пошёл на поправку, а потом вернулся в Архангельск на учёбу. На втором курсе проходил практику на ледоколе „Ленин“, который обеспечивал ледовую проводку союзных конвоев в Архангельск. 30 июня 1944 года успешно окончил мореходку. Вот тогда-то и пришло время идти служить, защищать Родину. Получил повестку, прошёл комиссию и был направлен на Беломорскую военную флотилию в качестве телеграфиста, затем шифровальщика. Участвовал в боях за освобождение Советского Заполярья. Победу встретил на вахте на узле связи БВФ. Я был дежурным по части. Прошла информация — „Победа!“. Поднял по тревоге личный состав — и началось празднование!».
Билл Джертис:
«Я пошёл добровольцем на флот в 16 лет. Но меня не приняли из-за возраста. Пришлось ждать, когда исполнится 17. Мы с товарищем вдвоём отправились из Болтона на призывной пункт. Нас спросили: „Кем хотите служить?“. Мой друг — Чарли Эспиналл сказал: „Кочегаром, у котлов всегда тепло“. Он погиб в 19 лет вместе с командой в 400 человек крейсера ПВО Charybdis, который был торпедирован немецким миноносцем в Ла-Манше. Я же сказал, что хочу быть наверху, палубным матросом, посчитал, что это будет интересно.
В августе 1943 года меня направили на фрегат Cook, построенный США и переданный по ленд-лизу английскому флоту. На борту была даже машина для приготовления мороженного, но нам оно было не нужно, поскольку пришлось служить на севере. Я был наблюдателем, сидел на мачте в „вороньем гнезде“. Когда мы сопровождали конвои в Атлантике, караван растягивался так далеко, что мы не могли видеть концевых судов. Позднее наш фрегат был назначен в Арктический конвой в Мурманск и Архангельск. Мы отплыли из Лох-Ю в Шотландии. Был смертельный холод, я никогда раньше не видел айсбергов, и нам приходилось постоянно маневрировать, чтобы с ними не столкнуться. Ещё одной большой проблемой было северное сияние, потому что это означало, что командиры подводных лодок могли видеть нас через перископ и атаковать. Тогда вы просто услышите „Бум!!!“, увидите вспышку — и всё…
Все суда конвоя шли в колоннах, между ними шёл спасательный буксир, который подбирал выживших с потопленных транспортов. Но вы не могли бы долго продержаться в воде, потому что было очень холодно. Опасен был не только путь в Россию, но и возвращение оттуда. Нужно было выбраться из Мурманской бухты, где нас поджидали немецкие пикировщики и подводные лодки. За нами шёл ещё один эскортный корабль, и его торпедировали. Подводные лодки следовали за нами и нападали на нас даже в Ирландском море у самых берегов Англии. Недаром сэр Уинстон Черчилль назвал эти походы самыми ужасными путешествиями в мире!».