Архангелогородцы рассказали, как чудом избежали смерти

Этот проект родом из Санкт-Петербурга. На набережной реки Мойки фонд поддержки арт-инноваций «Альма-Матер» создал пространство «Квартира», в котором режиссёр Борис Павлович поставил спектакль «Разговоры». В нём актёры и студенты центра «Антон тут рядом» для поддержки людей с расстройствами аутистического спектра воссоздали посиделки поэтов-обэриутов.

А затем из «Квартиры» вырос «Город. Разговоры» — совместный проект «Альма-Матер» с датским театром C: NTACT и екатеринбургским Ельцин-центром. Его главная цель — дать высказаться тем, кого обычно не слышно. В нём актёрами становятся обычные люди, а материалом и источником драматургического напряжения — их непридуманные истории.

Донести свой жизненный опыт до зрителя, самому стать персонажем и исполнителем этого моноспектакля, основанного на реальных событиях, им помогают профессиональные режиссёры драматурги и актёры.

В один и тот же день в 18 городах России, Украины и Белоруссии прозвучали непридуманные истории выживания — ответы на вопрос «Как я выжил?». Разговоры принципиально проходили вне театральных пространств.

Если в Санкт-Петербурге истории выживания звучали одновременно на девяти площадках, то в Архангельске только на одной — баре KARLZBAR, который периодически устраивает читки новых пьес и поэтические вечера. Проводником проекта на Севере стал режиссёр и драматург Дмитрий Тарасов, который лично знаком с Борисом Павловичем.

— Это свидетельский театр — театр, где живые настоящие люди рассказывают о живых настоящих вещах, — объяснил он свой интерес к проекту. — С Борисом Павловичем мы познакомились на лабораториях в БДТ имени Товстоногова, а после встретились на фестивале «Любимовка».

В Архангельске на взлёте проекта нашлось всего два выживших, готовых говорить. Эти люди и истории пришли к Дмитрию Тарасову и его помрежу Анастасии Скрипниченко сами, а они помогли им прозвучать. Живая речь подверглась лёгкой правке драматурга и режиссёрской застройке, а на репетиции ушло полтора месяца.

Отчасти этот метод свидетельского театра был похож на тот спектакль, создающийся во время спектакля, который в Архангельск на «Европейскую весну» везёт Илья Мощицкий. В его «Дубе Майкла Крейг Мартина» перформером тоже становится случайный зритель, но там он ведом режиссёром, а в «Разговорах», скорее, наоборот.

Первый, Денис, поведал знакомую многим историю — как он в пять с половиной лет на «самовыгуле» чуть не утонул. Это было в Архангельске в 1980-е, когда город заканчивался улицей Полины Осипенко, «пятёрка» не ходила на Московский, потому что его ещё не было, а дальше начинался лес и болото. Туда-то его чуть было и не затянуло вслед за варежкой на резинке, если бы одна девочка девяти лет не удержала его за ноги.

Денис запомнил, как потом в больнице плавал в ванной, наполнявшейся зёлёной тиной. А как девочку звали — забыл.

История откликнулась у многих, выросших в 1990-е. У тех, кто прыгал по гаражам, кто лизал металл на морозе, кто в результате одной из таких игр остался без куска языка. Одни говорили: мы так мир познаём. Другие — естественный отбор. Матери на это возмущались и радовались, что если в девяностые родители были заняты другим выживанием — финансовым, — то теперь, благо, живём не в джунглях, в цивилизованное детоцентричное время.

Если первая история всколыхнула поток детских баек и «а мы…», то вторая просто пригвоздила слушателей. Отважная Мария рассказала о совсем другом выживании — ментальном, — о том, как он пережила смерть отца, добровольно ушедшего из жизни. О том, что это было самоубийство, постоянно напоминала верёвочная петля, которая девушка крутила в руках.

Без утайки героиня рассказала о своих сложных отношениях с отцом, о его проблемах с алкоголем, о своём чувстве вины и попытках себя простить. Когда она договорила, бар погрузился в тягостное молчание. Только одна зрительница отплатила рассказчице откровенностью за откровенность: она поделилась, что сама недавно потеряла мать.

Может, даже сильнее, чем сам рассказ Марии, потрясли её следующие слова.

— Я думала, что мне станет легче, когда я расскажу, — призналась девушка. — Какого-то терапевтического эффекта ждала. — И что-то вот легче не стало… Я измеряла свои биометрические показатели во время рассказа: до мой пульс был 74, после — 100. Теперь я думаю, что это бесконечное проговаривание этой ситуации стало для меня сродни самоистязанию, будто этим рассказом я пыталась себе сделать хуже. Не понимаю, почему моё сознание меня так обмануло…

Слушая истории героев, сложно было поверить, что на условной не театральной сцене — люди с улицы, а не профессиональные актёры, искусно воссоздающие жизнь человеческого духа, присваивающие образ. Они придали совершенно новое звучание понятию «существовать на сцене». Столь же сложно было и допустить, что их рассказ — абсолютная быль, а не мастерски изображённая драматургом реальность. Казалось бы, нам к искренности и открытости не привыкать: они повсюду — в социальных сетях. Но неужели мы стали настолько циничны, что даже в сверхискренности легче искать подвох, чем довериться?

В этот вечер Архангельск опасно приблизился к выводу, к которому в столицах уже пришли, — что театр может обойтись и без актёров.