Без оглядки на холст и волков: художница из Сибири встретила Новый год в глухой северной деревне

Её туда пригласила основательница музея Анна Злотко. Обе Анны познакомились в Москве летом 2019-го на фестивале «Преображенские встречи».

— Это явно не наша задумка была, чтобы мы встретились, — рассказала Анна Коробейникова.

Погостив у неё в квартире на Арбате, Анна Злотко почувствовала, что ей очень откликается то, что делает художница. И пригласила её в Чаколу.

— Мы вошли в Ассоциацию арт-резиденций России, — подчеркнула Анна Злотко. — И вместе с коллегами пытались вычислить единую формулу арт-резиденции. Каждый сам формулирует свои цели и задачи. Для нас результатом является приезд художника. Не работы, не выставки, а свежий взгляд на Русский Север.

Анна Коробейникова преподаёт современное искусство в Британской высшей школе дизайна и пишет картины на старых гобеленовых покрывалах, которые собирает на блошиных рынках по всей России.

— Я спросила у Ани, почему коврики гобеленовые? — добавила Анна Злотко. — Мне очень понравился её ответ: «Я всегда боялась холста, потому что он мёртвый».

— Да, мне всегда хотелось, чтобы в моём творчестве было что-то натуральное, — пояснила Анна Коробейникова. — Я делала мозаику из хлеба на мешковине. Всё меня тянуло к чему-то тёплому… А холст такой белый, безжизненный — и, правда, мёртвый. Другое дело, когда берёшь вещь с историей. Эти полотна, ковры — у меня привязалось почему-то к ним такое название, — я покупаю на блошиных рынках — иначе их нигде не найти. Я покрываю их грунтом и выношу в поле. Для меня очень важно пространство, в котором наносится рисунок. Мне нужно открытое пространство — звуки природы, тишина или, наоборот, лай собаки… В Москве с этим сложно, хотя есть парки.

Причём эскизы на этих «коврах» на открытом воздухе художница рисует вслепую.

— Я закрываю глаза и слушаю — всеми органами чувств, кроме зрения, — рассказала она. — Стараюсь почувствовать, зафиксировать то, что мне говорит пространство, — не глазами, а душой, сердцем. Я закрываю глаза и в течение минут 20-30 стараюсь что-то увидеть. Те образы, которые ко мне приходят из этого пространства, я зарисовываю на полотне. Я не вижу, что рисую, но пытаюсь довериться. А потом прихожу в студию, разворачиваю и покрываю маслом.

К столь необычной технике Анна пришла постепенно.

— Техника рисования с закрытыми глазами пошла от того, что я не умею рисовать — у меня нет академического навыка, — поделилась художница. — У нас на бакалавриате есть тьютор Джон Лавелл, который заставлял нас менять представление о процессе рисования. Он-то и подал идею, что можно рисовать, не смотря на рисунок. И мне это очень помогло. А с коврами всё началось, когда я приехала к маме в Сибирь. Мне захотелось порисовать, но холста под рукой не было. И я нашла у неё какое-то разорванное покрывало — она им закатанные банки укутывала. Я взяла его, загрунтовала какой-то краской для стен, что-то накалякала… И подумала: «Значит, можно загрунтовать что угодно и на нём рисовать?». Мне понравилось, что покрывало само по себе становилось объектом. Потом, когда я вернулась в Москву, нашла покрывало побольше. Пошла с ним в Коломенский парк, полчаса вслушивалась и зарисовывала образы. Я сначала не понимала, что делаю, а потом однажды осознала, что для меня это вхождение в какое-то молитвенное состояние. У меня практически во всех работах есть горизонт, мне очень важна эта линия соединения неба и земли.

Вот и когда художница отправилась в Чаколу, ей сказали, что Север — это место, где сходятся небо и земля, и ангелы могут спускаться и подниматься по лестнице.

— Всю ночь топила печку, чтобы не замёрзнуть, — рассказала о своём чакольском быте Анна. — Много гуляла. Первое время я очень громко дышала с открытым ртом — хотелось поглубже вдохнуть этот чистый свежий воздух. Особенно ценно для меня было жить и общаться с родителями Анечки. Её папа Сергей Анатольевич очень много рассказывал про рыбалку, про животных, которых можно встретить в тех краях, про волков. Даже покатал меня на мотосанях по рыбным местам.

Но главным для художницы было — познакомиться со знаменитой сказительницей.

— А сделать это я могла через людей — Аню, её маму Надежду Андрияновну — и книги, — пояснила она. — В поезде я начала читать книгу Анны Мулиин «Песнь Слову» — с неё началось моё знакомство с Махонькой. Писатель Анатолий Рогов писал, что она просыпалась рано, выходила на улицу и слушала голоса — птиц, ветра, неба, леса. Мне как-то очень близко стало это описание. Я ведь выхожу и слушаю голоса.

Народа в Чаколе осталось мало. Старшему поколению тяжело топить печи, носить воду и даже передвигаться по деревне — дороги не чищены. А дети и внуки разъехались.

— Живут в основном люди возраста наших родителей, но тихо, обособленно, — рассказала Анна Злотко. — Поэтому выходишь на улицу, вокруг — звенящая тишина, и даже немножко страшно от того, что слышишь своё дыхание, свои мысли. До сих пор нет автомобильной переправы через реку — папа Аню на санях провёз. А ещё у нас на Новый год закрыли клуб. Мы пригласили всех приезжих внуков на музейную ёлку с хороводами, чаепитием и мастер-классом по интуитивному рисованию.

За время пребывания в Чаколе художница дважды оставалась наедине с собой и звуками природы.

— С одним ковром я пошла на берег — через сугробы по колено, — рассказала Анна Коробейникова. — Я стояла там и увидела лик, нечто выше линии горизонта, а внизу — лодочку, следы и силуэт девушки с ведром. Было страшно: там собака начала лаять очень жалобно, я боялась, что на неё волк напал. Мысли про волков меня не оставляли. А когда я вернулась, я поняла, что лик — Махоньки, следы, скорее всего, мои — это ведь я пытаюсь пойти по её стопам.

А 1 января художница отправилась на кладбище, где покоится сказительница.

— Иду я с камерой, штативом, ковром и вижу волчьи следы, — рассказала Анна. — Я растерялась. Знала, что надо идти, но было очень страшно. И я внутренне начала молиться. И хотя было очень страшно, но было ощущение, что со мной ничего не случится. Будто то, что совершалось там, уже было благословлено, под покровом каким-то.

Сейчас-то страх уже подзабылся, и обе Анны шутят, что волков надо указать в соавторах второй работы. Но тогда художнице было не до смеха.

— Я сидела рядом с могилкой с завязанными глазами, страх меня не отпускал, — сказала она. — Чтобы было не так страшно, я стала с Марьей Дмитриевной разговаривать: «Махонька, расскажи мне сказку…». И начала что-то калякать. Был очень яркий свет, хотя глаза у меня были завязаны. Потом я долго не решалась посмотреть, боялась, что никаких образов не родилось. А когда открыла, увидела, что образ распятия пришёл. Как будто через жертву. Может, это связано с тем, что и у Махоньки путь был жертвенный: даже когда она стала знаменитой, себе ничего не взяла, всё раздала.

Выставку работ Анны Коробейниковой, созданных не только в Чаколе, но и ранее, в Архангельске всё же планируют организовать. Сама Анна ещё вернётся на Север: летом 2020-го она отправится вместе с подростками в экспедицию в Республику Коми на поиски хранителей культуры и самородков. А пока «Марьин Дом» встречает новую гостью — художницу из Чикаго Николь Гарно.