Танцевальный театр «Es Sentia». Символизм. Движение. Абсурд

С основателем театра и его режиссёром-постановщиком Ваней Мишиным (Перчуговым) мы поговорили о хаотичных танцевальных движениях, Кафке и о русском понимании смерти.

— Ваня, почему «Es Sentia»?

— У меня давно была эта идея, а потом мы её разработали. Мы нашли смыслы для «sentia» и «es sentia» по отдельности. «Еs sentia» — это присутствие, а «sentia» — сущность, и это очень хорошо обыгрывается: присутствие зрителя, а наша концепция — это сущность.

— Охарактеризуй свой театр в трёх словах?

— Людей в театре или наши работы?

— Работы.

— Символизм. Движение. Абсурд.

— А если говорить о людях?

— Ой, а это сложнее. У нас такая маргинальная тусовка. Насыщенные, эмоциональные и без привязанностей.

— Без привязанностей?

— У нас большинство людей говорят: «Ой, уйду из колледжа» или ещё откуда-нибудь. У нас всё такое… плавающее.

— Насколько я знаю, у вас недавно в коллективе была своеобразная «чистка».

— На Новый год было примерно 30 человек в общей беседе. И в какой-то момент я понял, что только десять человек приходит на классы, и подумал: «Так, это лишний народ». Я принял жёсткие дисциплинарные меры, и нас сейчас поубавилось.

— И этого достаточно?

— Да! Потому что нужны люди, которые хотят работать, а те, которые не хотят и ходят туда просто повеселиться, затрудняют процесс.

название

Хореография сломанной пятки

— С какими движениями тебе интересно работать?

— Месяца три назад пришла мысль об обобщении всех знаний, которые были получены на мастер-классах, плюс ещё собственные и с труппой. Всё это как-то согласовалось и выросло в систему физико-психическую: она очень универсальна. И там есть три потока, три языка танца: порядочное, гармоничное движение, статика и хаотичное движение. И в первую очередь мне интересно хаотичное движение — это просто совершенно новое для меня.

— Что тебе помогает в постановках? Что наталкивает на идею чаще всего?

— В последнее время от произведений интересных отталкиваюсь. От Маяковского, от Кафки. И с оригинальным сценарием у нас тоже пару работ запланировано, в них отталкивался от каких-то просто странных штуковин, которые я нахожу в жизни.

Например, у меня есть хореография «на сломанную пятку» потому что я сломал однажды перед выступлением пятку и подумал: «О, отличная идея сделать хореографию на неё». Был в зале и делал такую же хореографию, только практически без одной ноги. Это странно, но интересно. Ещё однажды заметил, что очень красиво, когда женщины на каблуках ногу подворачивают. Это выглядит максимально не анатомично, и ты думаешь: «Как они не ломают себе всё?». И мы «запихнули» этот момент в «Нате!» по мотивам Маяковского. Главная героиня хочет сказать очень тревожную весть своему возлюбленному, она выходит замуж, и она боится. Из-за этого у неё постоянно подворачиваются ноги.

У нас на следующее лето планируется премьера спектакля «Пляски смерти». Там исследуется культура русской смерти, это пересеклось с моей курсовой. У русских такое отношение к смерти: вроде бы с религиозной точки зрения мы должны по-хорошему это воспринимать, ведь человек уходит в «лучший мир», но у нас это именно трагично воспринимается. Причём ни у Запада, ни у Востока нет такого отношения. Запад старается игнорировать факт смерти, они думают, что будут жить вечно. Восток, наоборот, привлекает эта идея: у них иногда праздники во время похорон. А у нас трагично всё это принимается и никто этого не замечает.

— А костюмы ты выбираешь сам или советуешься со своей труппой?

— Я сам. Но у нас сейчас есть художники, которые подкидывают идеи по костюму, пока это сложно, потому что они не воспринимают, что мы в этом всём танцевать будем. Есть парики, узкие юбки. Для всех прошлых спектаклей я выбирал костюмы, но мы часто их доделываем. Для спектакля «Смех» мы нашли пиджаки на «секондах», но потом мы их ещё раскрашивали мелками, чтобы это выглядело как будто картина, и в этом все участвовали. Идеи ребята «вкидывают» постоянно.

— Опиши постановку своей мечты?

— Наверное, это будет в галактических масштабах где-то происходить, какие-то непонятные вещи.

— Что бы очень хотел попробовать в танце?

— У нас летом будут, скорее всего, классы на открытом воздухе. Это, мне кажется, будет интересно: на земле, на траве. Это не единственное, что мне хотелось, но это первое, что пришло мне в голову.

— С какой музыкой тебе работать нравится больше всего?

— Это всё зависит от жанра, от концепции. Я слушаю очень много всего, поэтому у меня нет определённых предпочтений или ненависти к определенной музыке. Мы сейчас для «Процесса» Кафки работаем только под маршевую музыку, неживую. На спектакле «Нате!» мы использовали только один трек, остальное было под слова героев. А до этого мы использовали живую музыку, преимущественно джазовую. У нас вообще был Йозеф ван Виссем — чувак, который играет на чёрной лютне.

— Если бы музыка навсегда исчезла, то подо что бы танцевала твоя труппа?

— Ну, она бы не исчезла, у нас же есть это (хлопает себя ладошами по коленям). Если у нас пропадут все музыкальные инструменты, звукозапись, то естественно, у нас есть тело, у нас есть голос, слова. Под тишину бы танцевали, почему бы и нет, тишина — это тоже замечательно. У нас танец очень мало привязан к музыке, есть моменты, когда мы работаем под музыку, но по большей части танец самодостаточен.