Укрощение строптивого: театр «На Литейном» привёз в Архангельск ирландца Базарова

Название сразу даёт понять — мы имеем дело с не вполне привычными «Отцами и детьми». 

Постановщик, он же — художественный руководитель — директор театра «На Литейном» Сергей Морозов перенёс на сцену инсценировку хрестоматичного романа Ивана Тургенева, написанную ирландским драматургом Брайоном Фрилом. Написанную, разумеется, на английском, и затем вновь переведённую на русский известным литератором и переводчиком Михаилом Строниным. 

Так что, по сути, текст Тургенева попал на сцену в тройной редакции: Фрила — Стронина — Морозова. Несмотря на такой посмодернистический подход, на сцене разворачивается вполне классическая русская драма даже в чеховских традициях. 

Современности материалу добавляет слог ХХ века, органично вплетённый драматургом Фрилом в контекст XIX века: ирландская инсценировка была написана в 1987 году. Поэтому персонажи изъясняются весьма вольно: Аркадий Кирсанов называет Базарова «развратным с*киным сыном» и, поглощённый флиртом с Катей, восторженно говорит: «Я убью эту девчонку!». 

Будничностью своего появления на сцене исполнитель роли Евгения Базарова Иван Рябенко застигает врасплох. Неприметно и по современной моде одетого угловатого высокого человека можно было бы принять за монтировщика сцены, если бы не круг света, который подчёркивает его одиночество на сцене. 

Рябенко-Базаров сам возводит стены вокруг себя — рывком запахивает полупрозрачный занавес с акварельными пейзажами, по диагонали прорубающий всю сцену, превращая себя в лишнего человека среди других героев Тургенева, силуэты которых видны сквозь лёгкую ткань.

От этого Базарова со сцены не услышишь постулатов про порядочного химика, который в 20 раз полезнее всякого поэта, или про то, что природа — не храм, а мастерская, и Рафаэль гроша ломаного не стоит. Философию нигилизма излагает в основном, по-мальчишески бравируя, Аркадий (Виталий Гудков). Комической трогательности его молодому демаршу отрицания добавляет маленькая деталь: пока молодой барин вещает, его причёсывает старый слуга Прокофьич. Кстати, очень заметный характерный образ которого воплотил заслуженный артист России Александр Жданов.

Пока молодой барин Аркадий Николаевич вещает, его причёсывает старый слуга Прокофьич.

Вместе со своим сценическим отцом Александром Цыбульским Виталий Гудков образует очаровательный дуэт — «милый», как сказал бы сам Аркадий в спектакле. Отец и сын Кирсановы разделяют на сцене множество сокровенных сцен, в которых обаяние обоих актёров ясно говорит о том, как похожи отец и сын.

Смелость же Базарова проявляется в основном в сильно осовремененных Брайаном Фрилом взглядах на любовь и её чувственную сторону: в море полно рыбы, «покувыркались — и до свидания!». Эта аполитизация воззрений Базарова смещает фокус в драматических сценах на семейные и любовные коллизии: главной становится история укрощения строптивого нигилиста той самой романтической любовью, которую он считал выдумкой, явившейся к нему в лице Анны Одинцовой.

Образ Одинцовой преследует Базарова даже в родительском доме.

Одинцова, которую и тонко, и строго, и эмоционально сыграла Варвара Щербакова, преследует Базарова и зрителей, как видение в летящем платье и прозрачной шали. Она, как женщина-видение, появляется во флешбеках и даже в тех сценах, где быть её не должно, а слова её: «Я, по-вашему, аристократка?», — звучат в ушах, как эхо. Именно с Щербаковой Иван Рябенко, как исполнитель роли Базарова, разделяет одну из самых красивых и сильных сцен спектакля — финал первого акта. 

Эта сцена объяснения, скрывающегося за почти невинной светской беседой, невероятно кинематографична: в ней, словно между строк, проявляются истинные чувства героев. Объятия и поцелуи зритель видит, словно в 25-м кадре: вспышка белого света, а потом — темнота. Известно, что эту сцену двое актёров репетировали полностью наедине, в тайне ото всех, даже от труппы: режиссёр Сергей Морозов всячески оберегал ощущение уединённости, интимности.

Евгений Базаров (Иван Рябенко) и Анна Одинцова (Варвара Щербакова).

Второй акт, в середине которого Базаров скоропостижно умирает от тифа, подчинён цели — определить, можем ли время обходиться без таких, как он, и нужны ли они вообще? Но утрата его горька не для общества, в котором, как говорил Базаров, все люди одинаковые — с селезёнкой, с сердцем, с мозгом, — а для конкретных людей. Для несчастного отца, который раз за разом повторяет: «Похоронили в понедельник, утром, рано…», — для Аркадия, который, пусть и счастливо влюблённый, чувствует опустошение среди людей, интересующихся только пиджаками и танцами, для как будто бы вновь овдовевшей Одинцовой... В конечном итоге, Базаров оказался ценен именно как сын, друг и любимый, а не как переделыватель России.