информационное
В отличие от российских фольклористов, Кинг в экспедиции по деревням не ездит: кропотливой исследовательской работой он занимается в архивах, а главным объектом его изучения становятся восковые валики — старейшие аудионосители в истории, которые использовались для записи на фонографе Томаса Эдисона.
1 декабря он даст уникальный концерт в Северном морском музее при участии архангельской группы Moon Far Away. Накануне он дал интервью «Региону 29».
— Эндрю, как вы познакомились с Moon Far Away и её лидером Алексеем Шептуновым?
— Это было во время моего второго концерта в Москве. Нас представили друг другу, и мы обменялись дисками. В случае Алексея это был диск с «полевыми» записями — пластинка «Песни Устьи» Александры Кокориной. Я рад, что из этого знакомства вышло нечто хорошее.
— А до этого вы были знакомы с фольклорной песенной традицией Русского Севера?
— Когда я писал работу на соискание докторской степени, — а это заняло у меня девять лет! — я делал обзор мировой фолк-музыки и того, как собиратели фольклора использовали для записи восковые цилиндры. И у меня был параграф о том, как русские песни на фонограф в первые десятилетия ХХ века записывала фольклорист Евгения Линёва. Но затем мне пришлось его сильно урезать, так как на записях было слишком много незнакомых слов. Но те записи, что я слышал, были не с Севера, а с Кавказа. Это были грамзаписи не традиционного фольклора, а официальных ансамблей, сделанные перед Первой мировой войной на продажу.
Граммофон не был очень мобильным: с ним невозможно было с легкостью делать домашние записи, в то время как фонограф был невероятно удобным для того, чтобы делать собственные записи. Вот почему в Англии все ранние документальные записи были сделаны на восковых валиках для фонографа. Но любопытно, что в России, кроме собирателей фолк-музыки были и коммерческие компании, которые делали граммофонные записи, которые продавались среди местного населения.
Как свободный муж стал мохнатым
— Один из ваших альбомов вы писали восемь лет. И сколько же времени тогда уходит на одну песню?
— В некоторых случаях, когда запись хорошая, сделать транскрипцию достаточно легко. И если мне хочется заняться изучением материала, я могу делать это прямо с записи. Но иногда бывает так, что мелодия распознаётся хорошо, но не все слова можно расслышать, поэтому надо обращаться к различными рукописям и книгам, чтобы уточнить весь текст. Порой это происходит из-за того, что записи были искажены или певцы могли неправильно понимать слова и петь по-своему. Например, в конце 1940 — начале 1950-х годов BBC сделали 78 записей старой леди, которая поет песню Golden Vanity, названную в честь корабля.
У этой женщины был роскошный аристократический акцент, и она настаивала, что в песне поётся: «Golden Valiant Tree». То есть, не «Золотая слава», а «Золотое дерево доблести». И она очень на этом настаивала.
У меня тоже была такая ситуация. Однажды в клубе я пел песню Bonnie Bunch of Roses и женщина хорватского происхождения спросила, что значит «furry man» («мохнатый человек»)? И я понял, что это я ввёл её в заблуждение, нечётко пропев фразу «let a free man stand to his gun» («пусть свободный человек возмётся за ружьё»).
Зачастую именно так и происходит с записями. У одной оригинальной песни может быть, как минимум, полдюжины перезаписей. И иногда даже по какой-то характерной ошибке в исполнении можно определить, какому именно певцу она принадлежала. Ведь очень маловероятно, чтобы два певца ошибались одинаково.
— Вас называют реставратором народной музыки. А насколько вашу работу, действительно, можно назвать реставрацией?
Когда я занимаюсь академической работой, я пытаюсь определиться с основными моментами: кто, что, когда пел, кто это записал. В принципе это и есть то, чем должны заниматься исследователи, так что, да, я, действительно, своего рода занимаюсь реставрацией. И если я выступаю в пабе или у кого-то на дне рождения, я стараюсь спеть песню так, как я её услышал из уст иного певца. Я не утверждаю, что исполняю её аутентично, но, по крайней мере, максимально близко к первоисточнику. В этом смысле я скорее занимаюсь не реставрацией, но сохранением.
Но когда я создаю свои собственные аранжировки, это другое дело. На мою музыку оказывает влияние не только фолк, но и другие стили музыки, например, экспериментальная. Здесь я уже не могу сказать, что это реставрация. Здесь, скорее, речь идет о создании нового и это новое, конечно, отличается от первоисточника. Но это тоже может быть своеобразной отправной точкой для некоторых людей.
Об универсальных вещах
Что по вашему мнению делает фолк-музыку актуальной до сих пор?
— Если говорить о традиционных песнях, которые исполняются совершенно без аккомпанемента, то их слушает очень небольшое количество людей. Но эта музыка об универсальных вещах: есть в ней нечто такое, чего вы не найдете в коммерческой музыке. То, что сообщается с людьми.
Но что касается моего материала, когда мы говорим о неофолк-сцене, то, я думаю, людям просто нравятся эти страшные истории, о которых поётся в песнях. Правда, они могут быть очень-очень неприятными, даже уродливыми. Но мне нравится думать, что люди находят в моей музыке что-то подлинное и аутентичное.
— Кстати о страшных историях. В вашем репертуаре довольно широко представлены воинские песни. С чем это связано?
— Когда я пришёл сюда на экскурсию, я довольно быстро прошёл экспозицию, посвящённую Второй мировой войне, и подробнее остановился в залах Первой мировой. Дело в том, что в моей семье Первая мировая имела, действительно, большое значение, — мой дед воевал, — а вот во Второй мировой никто не участвовал.
Я впитал всё, что связано с Первой мировой. Интересно, что эта война стала временем невероятного коммерческого успеха народной музыки, записанной на продажу. Но позже я сумел объединить эти песни с традиционным контекстом. Например, я обращался к стихам Альфреда Эдварда Хаусмана и Редьярда Киплинга, которые были написаны в русле фольклорной традиции. Я использовал лирику тех поэтов, которых бы во время войны читал и понимал мой дед, а не тех наиболее прославленных поэтов, чье отношение к войне было в основном негативным, что отличалось от точки зрения моего деда. Мне кажется, в стихах Киплинга и Хаузмана больше культуры.
Я дважды играл живой концерт, посвящённый Первой мировой войне — один раз в Трефене и один раз в Луве, в Бельгии. С тех пор больше их не играл. После концерта в Луве вышел очень хороший обзор, и там не то, чтобы критиковали, но задавались вопросом, почему я не использовал стихи традиционных военных поэтов. На что я ответил, что, по моему мнению, они не говорили от имени поколения моего деда, хотя им могло так и казаться. Большинство из них были офицерами, и их отношение к войне было по большей части циническим, совсем не таким, как то, что я слышал от стариков, которых знал.
Эндрю Кинг с архивной «Правдой Севера» в интерактивной фотозоне выставки «Архангельская область: трудовая биография». Фото Алексея Шептунова.
Господство на море и баллады об убийствах
— Какую программу вы подготовили для морского музея в Архангельске?
— Это будет программа из двух частей: между сетами мы дадим людям шанс сбежать. Я представляю альбом Thalassocracy (этот основанный на двух древне-греческих словах термин означает «господство на море»), который мы записали с электронно-акустическим экспериментальным проектом Brown Sierra. Это сложные традиционные неаккомпонированные фолк-песни, которые встретились со сложной электро-акустической музыкой. Это было обречено на коммерческий провал, но нам было всё равно. Я очень доволен альбомом.
Первая часть будет состоять преимущественно из морских песен. Я буду петь практически без аккомпанемента, даже усилители не буду использовать. Тексты песен достаточно многословные и быстрые по ритму, так что петь их в аранжировке довольно сложно: что-то может потеряться. А во второй части будут аранжированные вещи: ещё несколько морских песен, а в остальном это будет смесь традиционных «баллад об убийствах», песен о Первой мировой войне… И мы надеемся, что с аранжировкой нам помогут Moon Far Away, но это зависит от того, как пойдут дела на репетициях. Потому что иногда что-то срабатывает, иногда нет. Надо посмотреть, сработает ли.