информационное
Фото Марии Атрощенко. Во всех смыслах
В последнее время врачей и медработников в России, кроме счастливых исключений, воспринимают по схеме «мы» и «они». Причем мы в этой парадигме, как клиенты, которые всегда правы. А им в этой системе отношений всегда достаётся. Они, де, не уделили внимания, приём провели слишком быстро, пролечили не так, прописали не то лекарство… Вся проблема этого извечного противоречия в том, что мы в силу отсутствия специальных знаний и умений не можем побыть в их шкуре, — кто ж нам даст? Но журналисты иногда могут менять профессии, а заодно и углы зрения. Так что, когда мне предложили подежурить в ночь с хирургами Первой городской больницы, я согласилась, не раздумывая. Потому хотя бы, что последний опыт такого внедрения журналиста туда случился… 15 лет назад. Тем более, так совпало, что дежурство моё случилось в преддверии Дня медицинского работника.
В роли моего «куратора» выступил старший дежурный смены — хирург Денис Мизгирёв.
Денис Мизгирёв принимает смену у предыдущей дежурной бригады на утренней планёрке
8:20
Первые, кого я вижу в третьем хирургическом отделении, — две пожилые женщины, совершающие моцион.
— Надо больше ходить, — говорят бабульки. — А то всё сидим, лежим…
Вдруг то ли в подтверждение, то ли в противоречие словам гулявших, до меня доносится зычный голос женщины:
«Сидите тогда на пенсии!».
С доктором Мизгирёвым сталкиваюсь на входе в ординаторскую третьей хирургии. Хирург-онколог Анастасия Афанасьева ведёт меня в пищеблок чай пить.
Анастасия Афанасьева
Врачи обсуждают прошлую смену, а заодно — выпускные и хоккей.
«Вроде алкоголь не продавали, а алкоголиков всё равно был полный приёмный покой…», — ворчит хирург Сергей Митягин.
Старший дежурный зовёт на пятиминутку — «краткое содержание предыдущих серий» и передачу смены.
На передаче смены
09:30
После летучки доктор, я и сестра в лимонно-желтом халате идём на обход.
В основном опрос пациентов ограничивается лаконичными «Доброе утро! Всё ли в хорошо?», «Да, спасибо!» и неизменным «На здоровье!». Но если вдруг у больного какая жалоба, разговор начинается обстоятельный.
— Доктор, а можно нам погулять? — спрашивает во время обхода одна из пожилых пациенток. — Мы вернёмся, мы еще недорезанные…
Доктор говорит: можно, но чтоб к шести вернулись.
Когда обход отделения закончен, начинается обход общей реанимации.
На обходе реанимации
Там много больных с черепно-мозговыми травмами. Лежит эпилептик после попытки суицида. Один мужчина с пневмонией. Он, кстати, частый гость Первой городской. Впервые попал сюда в 2001 году. А в 2012-м ему даже трепанацию черепа делали…
10:20
В перерыве между обходами и приёмами возвращаемся в ординаторскую попить чаю. Я всё спрашиваю, что делает дежурный врач, когда делать нечего?
— Мы, как пожарные, — говорит Денис Мизгирёв. — Пожара нет, — сидим. Есть, — поехали. Решаем вопросы по мере поступления. Но так, чтобы за смену совсем никто не поступал, не бывало. Бывало, что четыре человека всего поступили и ни одной операции не было. А бывают «убойные» смены, когда принимаем по 30 человек.
Тут как раз Мизгирёва вызывают на прием. Он идет смотреть молодую маму с температурой и болью в молочной железе, а меня передает кардиохирургу Герману Иванову — дежурному по гнойной хирургии, который спешит на срочную операцию.
11:00
— Вы не упадёте? — спрашивает меня Иванов. — А то ведь рана страшная, сердце видно…
Операция и впрямь не для слабонервных: на грудине 49-летней женщины — открытая рана 30 на 20 сантиметров. По поверхности раны волнами проходят сердечные колебания.
Ранее пациентке сделали коронарное шунтирование, а после него женщина поехала в санаторий «Беломорье». Возникли осложнения: она попала в реанимацию с нагноением. Но лежать там отказалась…
Страшно мне стало не тогда, когда я увидела на четверть раскрытую грудину, а когда пациентка — под общим наркозом! — застонала от боли.
Сконцентрированная на том, чтобы не упасть, я слышу только отдельные слова: «пневмоторакс», «кровотечение», «эндотрахеальный наркоз».
На первом плане — как раз врач-анастезист
Запах стоит, как в стоматологическом кабинете, когда сверлят зубы. Кровь брызжет. Сестра сердится, — брызги попадают на белый костюм.
Порой из раны раздается шипение, хлюпанье, — хирурги уворачиваются, просят саниторочек надеть им защитные очки.
Грудину больной вновь накрывают губкой, женщине накладывают повязку, и опять-таки везут в реанимацию. Всё.
13:30
— Пока вы, Маша, на операции были, я сходил на две консультации, а в нейрореанимации мы гастростому сделали, — говорит мне Денис Мизгирёв. — Вот, уже 5200 шагов отходил.
Хирург объясняет: это приложение в телефоне такое, — шаги отсчитывает.
— А завтра еще работать до вечера, — сетует Мизгирёв.
— Вы разве не будете отсыпаться?
— Мы работаем по полутора суток. Как врач-дежурант, я обеспечиваю экстренную помощь в выходной день, а в понедельник у меня обычный рабочий день.
— А если хирург устал, а ему операцию делать надо?
Старший дежурный смеется.
— Ну, значит, усталый хирург будет делать операцию, — отвечает он, наконец. И, стряхнув задумчивость, говорит:
— Сейчас пойдем дренировать абсцесс!
14:00
В прохладной, пронизанной жужжанием вентиляции операционной Мизгирёв и операционная сестра Елена Супрун хлопочут вокруг больного — болезненно худощавого — ребра можно пересчитать, — мужчины среднего возраста.
Денис Мизгирёв проводит дренирование
На животе пациента под контролем ультразвука делают отверстие диаметром пять миллиметров, в которое вставляют дренажную трубку. Минут пятнадцать, — и дело сделано. Хирург показывает пациенту полный шприц мутной жидкости, откаченной из гнойника в животе.
— И откуда всё берется, — бесхитростно удивляется прооперированный.
Больного увозят, а Мизгирёв идёт писать протокол операции.
— А в Норвегии, знаете, Маша, как протоколы пишут? Врач надиктовывает текст, а записанную кассету передают машинисткам, печатающим протокол. Или, если совсем технологии продвинутые, диктует, а программа распознает речь. А мы на компьютере набираем. Но и это уже хорошо. Я когда студентом был, все истории от руки писали…
14:30
Идём на перевязки. Пока ждём пациентку в перевязочной, Мизгирёв рассказывает, что в больнице есть один такой операционный стол, который правительство Германии подарило Борису Ельцину.
В перевязочную приходит молодая женщина с дренажом в спине и подозрением на забрюшинную опухоль. Она волнуется, что такую операцию, какая ей предстоит, в Первой городской делают не часто.
— У вас операция в любом случае будет штучная, не ходовая, — терпеливо объясняет доктор. — Если спросите, где их делают много, — нигде.
— А операция необходима?
— Операцию придется делать всё равно. Вопрос только, получится ли сделать её эндоскопическим доступом.
А дальше у нас срочный вызов.
16:15
В смотровой хирурги, интерны, сёстры сгрудились вокруг женщины, лежащей на кушетке.
— Женщина использовала лом в качестве рычага, подпрыгивала на нём, — рассказывает нам хирург Роман Сорокин. — Нога соскользнула, и она упала на лом…
В результате — рана на внутренней стороне бедра, почти на ягодичной складке.
Пациентку готовят к операции.
— Помнишь ветку? — переговариваются врачи между собой.
Денис Мизгирёв мне объясняет: как-то раз 1 января поступила женщина. Курила, сидя на подоконнике, упала на кусты. В животе застряла ветка, проникнувшая через рану ягодицы…
Женщине с ранением решено сначала сделать лапароскопию, — чтобы убедиться, что не повреждены внутренние органы. Вызывают хирурга-эндоскописта — Алексея Эпштейна. Затем Эпштейна в операционной сменяет хирург Андрей Рачков.
Андрей Рачков
17:08
В какой-то момент хирургу требуется подмога.
— Мизгирёва в операционную! — вдруг кричит он санитаркам.
— А где он, в первой хирургии?
— Он везде!
Приходит Денис Мизгирёв. Рачков вводит его в курс дела:
— Рана широкая, с кровотечением. В прямой кишке всё нормально… Ранение проникающее, ушло в забрюшинное пространство.
В итоге Рачков оперирует со стороны живота, порой буквально погружает руки в разрез. А Мизгирёв работает на месте ранения.
Доктор Мизгирёв во время операции
18:03
Появляются первые за весь день признаки усталости — каменеет спина. А хирургам-то каково? Они тут дело делают, а я только брожу и стараюсь — безуспешно! — не мешать.
19:32
Рачков командует: «Подшиваем дренажи!». Медперсонал стряхивает с себя напряжение: обсуждают хоккей, ругают Овечкина…
До восьми вечера операция заканчивается.
20:05
Наступает время вечернего обхода.
— Как себя чувствуете? Нормально? — спрашивает в реанимации Мизгирёв у той самой женщины 49 лет, которой сделали операцию на грудине.
— Да, — отвечает она.
— Молодец!
Медики обмениваются новостями со смены
На обходе палат Денис Мизгирёв задерживается у совсем ослабевшей бабушки с тремя дренажами на боку. Старушке очень больно: нитка, которой закреплена трубка, тянет кожу. Пожилая пациентка просит «перешить» ее. Сначала решают перешить во время следующей перевязки наутро. Но уже уходя, хирург возвращается и говорит медицинской сестре:
— Везите пациентку в перевязочную!
На месте санитарочка держит бабушку за руку, гладит по голове.
Когда шов перешит, и больше не тревожит, пожилая женщина успокаивается.
— Неужели это всё пройдет? — слабо спрашивает она.
21:30
А мы, наконец, ужинаем. Доктор настругивает себе салат, разогревает принесённое из дома горячее. Находится и чем меня попотчевать.
— Вот, угощайтесь, — говорит Денис Мизгирёв, — больничная творожная запеканка. Она традиционно хороша.
Оказывается, действительно, хороша.
Параллельно разговору о запеканках, длительности операций и вместимости реанимации по телевизору идёт «Золотой телёнок» с Евгением Евстигнеевым.
— А вы знали, что Евстигнеев лежал у нас в больнице?..
Время — 21:52. А на счетчике шагов у Мизгирёва — уже 8900.
Бормочет телек, а за окном по-южному стрекочут сверчки. А, может, просто холодильник…
22:30
Звонит мне дежурный по приему Роман Сорокин и говорит, что поступил пациент 60 лет с болью в животе. Одна пробежка по сумрачному коридору и вниз по лестнице, и я на осмотре.
Молодой хирург ставит диагноз — аппендицит. Готовят операционную. Московское время — 22:45.
Решают, что оперировать будет Роман.
— Чем доктор моложе, тем ему интереснее делать операции, — объясняет мне хирург Андрей Рачков. — Мне аппендициты уже не очень интересно оперировать, я их уже столько удалил. Но если операцию делает молодой хирург, более опытный в обязательном порядке должен его подстраховать.
Время московское
23:21
При удалении аппендикса делается несколько надрезов, в которые вставляются манипуляторы, а уж, что происходит внутри, видно на мониторе.
Технически всю операцию выполняет Роман Сорокин, а Андрей Рачков помогает ему советом.
— Во, отлично взял, повыше подними! Много не бери… — подсказывает старший коллега младшему. —Не торопись никуда, спокойно заходим.
Или:
— Всё, давай, жжём, пока видим!
Воспалённый червеобразный отросток похож на вёрткую малиновую личинку. Роман гоняется за этой «личинкой» с эндозахватом, похожим на щипцы. Схватив её, вытягивает наружу через трубку.
К началу первого расходимся
По тёмной больнице с настежь раскрытыми окнами я бегу на четвёртый этаж. В ординаторской меня уже ждёт советский диван. Но наше счастье с подушкой было недолгим.
0:46
Меня снова вызывает Роман.
В смотровой — ночной «клиент» — дышащий перегаром избитый парень.
— Где вас избили?
— У «Бомбы», — говорит пациент.
— Где?
— Вычегодская, 19.
— Чем вас били?
— Всем били! Палкой били! Прыгали по мне…
Парня отправляют на УЗИ и рентген, а меня — спать. Больше Роман не звонит. Щадит, видимо.
05:50
Наутро идём осматривать поступивших. Один из них — тракторист 44 лет — пахал весь день, надышался чего-то.
В реанимации вчерашняя женщина с ранением ломом чувствует себя нормально. А прооперированная вчера утром пациентка плачет:
— Доктор, отпустите меня! Не шевельнуться, болит нестерпимо! Я здесь умру морально!
— Не плачьте, я позвоню Герману Анатольевичу, — обещает Мизгирев.
В ординаторской он первым делом звонит Герману Иванову — хирургу, который провёл операцию, и просит его зайти к больной.
07:30
Додежуриваем. По телевизору гороскоп вещает: «Этот день хорош для тех, кто хочет стать своим в чьём-то сообществе».
Наутро в ординаторской третьей хирургии
К 00:00 у Мизгирёва на счетчике набежало 9100 шагов. Еще 850 — с утра. А если с ночными хождениями, то добрых десять тысяч получается.
На часах — 8:30. Передаём смену следующей бригаде. Мои сутки заканчиваются. Вроде 24 часа всего, а как будто на другой планете побывала.