Дмитрий Певцов — о притяжении песен, автогонках и графе Резанове

Народный артист Дмитрий Певцов приехал в Архангельск именно в качестве певца и дал на сцене театра драмы замечательный концерт-разговор. Живое общение с залом, стихи и, конечно, песни. А репертуар — от молитв и ностальгических баллад Таривердиева до бардовских откровений и рок-н-ролла.

— Дмитрий Анатольевич, Вы говорили, что у Вас нет случайных песен, каждая — от души, и не просто так. Как вы пополняете свой репертуар?

— Иногда песни сами меня находят и часто это бывает неожиданно. Я никогда не думал, что буду петь, например, Вертинского. Однажды мне предложили поучаствовать в вечере его памяти, и теперь песни Вертинского — одна из лучших частей нашего концерта. Мы исполняем и гениальную песню Высоцкого «Он не вернулся из боя». Она у всех на слуху, но насколько блистательно написана! Мы придумали свою аранжировку и своё развитие, исполняем её полностью, все куплеты. Песня длится шесть минут и исполняется на одном дыхании. Есть песни, которые я начал петь более 30 лет назад или которые я «снял», ещё будучи школьником и они сейчас здесь, со мной… То есть такая история странная: и я к ним притягиваюсь, и они ко мне, так вот получается.

— Очень необычна для концертного исполнения песня барда Александра ОʼШеннона «Олеся Шевченко» — про Донбасс, войну, смерть и любовь.

— Александр ОʼШеннон никогда не занимался политикой. Но когда началась эта история на Украине, он вдруг разродился. А я являюсь участником гражданского движения «Птицы без границ». Мы ездили с организатором и координатором проекта Сергеем Карасёвым по приграничным городкам Белоруссии, России и Украины, где выступали перед людьми в клубах, в пионерских лагерях, в библиотеках, краеведческих музеях. Мы устраивали мини-концерты, возили с собой много видеоприветсвий и подарков от наших друзей — художников, мультипликаторов, бардов… В городе Ровно у Сергея Карасёва был часовой эфир на радиостанции, и в ходе него прозвучала эта песня. Я её услышал, и теперь она — в блоке песен, связанных с войной. У нас есть два таких серьёзных блока, и она является неким камертоном.

Спорт личных достижений 

— Вы исполняете песню Николая Фоменко «Мой приятель беспечный ездок». Знак уважения к прежнему хобби — автогонкам?

— Я уже давно завязал с этим. Нет причин продолжать заниматься дальше. Я увлёкся, не понимая, почему меня уговорили. И понял, что ездить не умею. То есть до этого был уверен, что я крутой водитель, но после осознал, что на самом деле, я очень плохой водитель, и мне стало интересно: как это — ездить правильно и быстро? Я научился, я понял, и, собственно говоря, дальше мотивации не было. Чтобы быть в рейтинге хотя бы где-то в первой пятерке — нужно очень много времени. Но азарта мальчишеского — всех обогнать — не было, поэтому я завязал. Но вообще я кандидат в мастера спорта.

— Считается, что актёр не должен рисковать своим здоровьем. Как же Вы позволили втянуть себя в этот спорт?

— То, что автоспорт опасен — ошибочное мнение. Когда я этим занимался, а я закончил лет пять назад, у нас только стали строить быстрые трассы. Уровень безопасности наших машин был европейский, а трассы у нас были медленные. Я семь раз переворачивался через крышу вместе с автомобилем — и ничего, сижу перед вами.

Важнейшее из искусств 

— Вы, как и многие российские актёры, не довольны ситуаций в современном российском кинематографе. Недавно вы снялись в детском фильме «Хрустальный ключ», но обеспокоены, что к зрителю картина не попадёт. В чём причина?

— Дело в прокатчиках. Они зарабатывают деньги на некой известной продукции, которая прошумела, прогремела, которая получила «Оскара» или была номинирована и тиражируется очень просто. А вложить деньги в раскручивание российской картины и быть в этом заинтересованным — это очень редкий случай, я этого не вижу.

— Но приобретают же зарубежные мультики — значит, они окупаются. Или тот же «Гарри Поттер» — детский фильм, весьма популярен. А почему наши фильмы игнорируются — нет господдержки?

— Никто не верит в детское кино по-настоящему. Как это было в советское время? Было постановление партии и правительства: «Снимать!». Да, что-то хуже, что-то лучше, а что-то и вовсе гениально. В таком огромном количестве можно было найти шедевры. Вот «Маша и медведь» — это оригинальный мультик, очень хорошая штука, молодцы ребята. А вот что касается «Змея Горыныча» — я вижу все диснеевские приёмы, это такая адаптация, юмор относительный, для взрослых больше. Для меня это — не детское кино.

Театр — реклама вечных ценностей

— Какими последними работами в театре можете гордиться? 

— Ну, это, конечно, спектакль «Аквитанская львица», которую поставил Глеб Панфилов. У нас, собственно говоря, всего два спектакля, на которых невозможно достать билеты на три месяца вперед — это «Юнона и Авось» и «Аквитанская львица».

— У Вас очень трепетное отношение к «Юноне и Авось». Почему?

— Это связано с тем, как я пришёл в этот спектакль десять лет назад. Граф Резанов — это была роль Николая Караченцова, и она была знаковой. Караченцов был таким же автором спектакля как Захаров, Вознесенский, Рыбников, Васильев и Шейнцис. Абсолютный автор. Я до этого в этом спектакле ещё десять лет матросом бегал. И я понимал, что нет такого актёра, которой мог бы заменить Караченцова, настолько он был частью всего этого. А когда случилась беда, и мне пришлось срочно входить в роль, я отнёсся к этому спокойно, потому что не было сложностей ни актёрских, ни вокальных. Но вокруг этой истории поднялась такая волна кликушества! Оказалось, что все знают лучше Захарова, как управлять театром, и нужно ли сохранять его спектакль или нет. И когда я готовился выходить на сцену, я был готов, что меня сейчас освистают. Но этого не произошло, потому что этот спектакль — он сам себе памятник. Недавно мы были в Германии, в Дюссельдорфе, где «Юнона» была почти 30 лет назад. Как там люди принимали спектакль! Народ просто волнами ходил. Это величайший спектакль, который является уникальным произведением театрального искусства, и с ним ничего не происходит более 30 лет. И даже со сменой исполнителей ничего не меняется. Моё главное желание было ничего не испортить. Очевидно, поэтому волнение осталось.

— Да, немцам повезло, а вот такие провинциальные города, как Архангельск, хороших репертуарных театров не видит, к сожалению.

— Нужно, чтоб кто-то сильно захотел привести такой театр, и нужно большое количество денег на это. Нас, например, в Дюссельдорф ездило 80 человек. Всех нужно привести, разместить, выдать суточные, плюс декорации и соответствующий зал. Это серьёзные деньги. Очень часто сейчас, в связи с экономическим кризисом, мы играем параллельно — часть театра на гастролях, а мы продолжаем играть в Москве.

От сессии до сессии

— Несколько лет назад вы со своей женой Ольгой Дроздовой набрали в Институте современного искусства актёрский курс. Расскажите о своих ребятах!

— О, этак мы сегодня вообще не разойдёмся, потому что я могу рассказывать о студентах часами — это сейчас главная часть моей жизни, которая поделилась на студентов и на всё остальное. А всё остальное — это и театр, и кино, и музыкальный проект, и семья. Это всё-таки связано с огромной ответственностью за них, и с любовью. Потому что мы в них с Ольгой влюблены, они наши первые, и они на наших глазах делают успехи, мы становимся свидетелями того, как их принимают зрители. Подобной радости я не испытывал никогда и это ни с чем не сравнимо — радость не за себя, а за кого-то, кто имеет к тебе отношение. Они сейчас на третьем курсе, и наше желание с ними не расставаться выливается, очевидно, в создание театра. Рабочее название — «Певцовъ театр». Мы как хлебопекарня, у которой есть булочки, но ещё нет бухгалтера, директора и отдела кадров. Нет ничего, кроме спектаклей, которые мы уже начали играть. И мы уже объехали с гастролями несколько городов. Студенты пока играют лучше, чем взрослые артисты, потому что мы стараемся, чтобы в них сохранилась эта радость, и эта детская непосредственность, они хотят быть на сцене, хотят нравится зрителям, что во многих взрослых артистах почти пропадает.