Алексей Шептунов: «Фольклор — не музей и не театр»

«Moon Far Away» — яркое явление на архангельской сцене. Впрочем, определение «архангельская сцена» в их случае неуместно. Куда как лучше подойдёт «российская» и даже — «мировая». Чем же сейчас заняты музыканты, которых, как иногда кажется, лучше знают за границей, чем в родном регионе?

— Алексей, последний свой релиз — «Воротца» — вы выпустили в 2011 году. А сейчас у вас затишье?

— На самом деле, нет. Просто наша деятельность — это не только выпуск альбомов, что вообще происходит достаточно редко: раз в пять-шесть лет, но и какие-то совместные проекты. Собственно, даже «Воротца» — это не сольный альбом «Moon Far Away», а совместный диск с известным питерским коллективом «Vishudha Kali». Ещё мы время от времени привозим в Архангельск интересные лично нам коллективы и исполнителей, есть и проекты, где я выступаю в качестве продюсера.

— Как «Песни Устьи», например?

— Да, этим проектом мы занимались очень долго и плотно. В итоге получился двойной диск полевых записей талантливой исполнительницы Александры Васильевны Кокориной из Устьянского района. Практически параллельно я курировал проект создания и издания сборника «Colours of Black. Russian Neo-Folk Special». В итоге получилось ещё одно очень красивое, фундаментальное издание — одновременно и сборник, и небольшая авторская книжка по истории русского неофолка, пусть и субъективная, но вполне, можно сказать, документальная.

Для этой компиляции мы записывали совместную вещь с «Dvar» — загадочным и культовым московским коллективом, об участниках которого практически ничего неизвестно. А совсем уж недавно, в начале 2016 года, увидел свет международный сборник, посвящённый великому фильму Эйзенштейна «Иван Грозный». Концептуально получилось: мы там поём Прокофьева, его произведение, положенное на фольклорный текст, и ставшее частью звуковой дорожки фильма.

Что касается нового альбома «Moon Far Away»… Наверное, это и есть застой, но мы же никуда не спешим. У нас никогда не было цели выпускать по альбому в год. Мы живём в мире, где иногда легче списаться с музыкантом, который обитает на другой стороне глобуса, и записать с ним совместную песню, чем обзвонить коллег по группе и собраться на очередную «живую» репетицию у себя дома.

— Но всё-таки новый альбом планируется?

— Мы хотим приступить к финальной стадии работы над новым альбомом, материал к которому давно написан. В общем, не так уж много разницы в том, записывать целый альбом или одну песню. В обоих случаях мы работаем над целостным произведением. В альбоме важен не только звукоряд, но и общий мастеринг, и порядок композиций, и, грубо говоря, концептуальное пересечение и соответствие третьей и седьмой песен. На это просто нужно больше времени. А вокруг много всего интересного, и это часто отвлекает.

— Когда вышла ваша четвертая пластинка «Minnesang», вы рассказывали журналистам, что закончили своеобразное четверокнижие, в котором каждый альбом олицетворял одну из четырёх стихий. На смену этой концепции пришла другая?

— Концепции легко рождаются, особенно когда уже завершены большие циклы… Можно сказать, законченная концепция этих четырёх альбомов была расположена в одной плоскости (кладёт на стол четыре случайно попавшихся под руку вещицы). А следующий наш альбом, допустим, будет где-то здесь (поднимает телефон над столом).

Душа народа

— Не могу не спросить о вашем интересе к фольклору. Реальность, современность вас не вдохновляет? В прошлом интереснее?

— А при чём здесь прошлое? Вы считаете, что фольклор — это не реальность? Мне кажется, что по отношению к фольклору любого народа это не только прошлое, какие-то истоки, но ещё и настоящее, и будущее. Фольклор не ограничен существованием во времени, это не музей и не театр. Во времени и пространстве находятся какие-то формы народной культуры — конкретные традиции, исполнители, жанры — но сам фольклор продолжает жить и трансформироваться. Фольклористика вообще сегодня развивается очень активно.

Например, у нас чуть ли не каждый день формируется какая-то новая субкультура. Любой человек, взрослея, примеряет на себе фольклорные «штанишки» разного размера и фасонов. В школе у вас был школьный фольклор, в институте — институтский, сейчас у вас есть фольклор журналистского сообщества, к которому вы принадлежите. К слову, с произведениями этого журналистского фольклора я практически каждый день сталкиваюсь, надо бы записать и оформить. Одним словом, для меня фольклор — это глубочайшая реальность, возможно, даже первичная в культурном плане.

— То есть, фольклор не замыкается на архаике?

— Фольклор — это душа народа, более глубокого (пусть оно и несколько романтическое) определения нет и, наверное, не будет, пока люди вообще отличаются по национальному признаку. Хотя есть такая теория, что когда-нибудь разделения на народы, на людей разного пола, национальности, цвета кожи, — не станет. Но это настолько удручающая и, надеюсь, отдалённая перспектива, чтоб об этом говорить даже не хочется.

— Но вы ведь всё-таки концентрируетесь именно на традиционных формах фольклора.

— По каким-то формальным критериям — да. Мы лезем — с большим, впрочем, уважением — в архаику, копаемся в классических сборниках, пытаемся оперировать какими-то более древними штуками, понятиями, образами, языками. Но неофолк подразумевает при этом и использование каких-то новых веяний. В текстах, в манере пения, в гармонии мы придерживаемся традиционных вещей, а в звукоизвлечении, технологии и композиции это далеко не так. Мы интересуемся традиционным фольклором и пытаемся фиксировать его остатки, находить его отголоски в нашей собственной музыке и текстах. И сознательно формируем новую среду актуального искусства, основанного при этом на традиционных ценностях.

Здесь русский дух

— Из одного из ваших интервью: «Именно Россия и её традиционные ценности являются тем, что может спасти мир от окончательной гибели». Что-то почвенническое в этом есть, в духе Достоевского.

— Достоевский был лишь одним из ярких представителей этого направления, но далеко не единственным. Да, действительно, нам это близко, — миссионерская роль России, то, что она несёт, сохраняет вечные ценности для мира, является тем самым мистическим Удерживающим.

— От разговоров о миссионерстве России и до национальной идеи недалеко… Как, по вашему, её можно сформулировать?

— Сам для себя я её не формулировал, но есть модели, которые мне близки, причём именно на образном уровне. Мне очень нравится, например, модель Проханова, у которого, образно говоря, святой Егорий Храбрый из русского фольклора и Юрий Гагарин рука об руку идут в вечность, за горизонт событий. Это устремление куда-то в горний мир, к более высокому уровню реальности, это новые горизонты — в том числе, культурные и технические, — но с чёткой опорой на традиционную духовность, религию и культуру.

Мы существуем в реальном мире, в котором есть геополитические законы, законы конкуренции и экономики. Но государство, как, наверное, единственно возможная сегодня форма существования общества, пусть и живя в трёхмерном мире, должно подпитываться от этих самых вечных корней. Хотя экономическая теория приучила нас к мысли, что, например, все войны ведутся из-за нефти, и другого уровня формирования целей быть не может. Царство небесное и царство земное должны сочетаться — пусть даже лишь на уровне идеи.

— В своё время спор о том, должен ли вообще поэт быть гражданином, вели писатели-демократы и поэты школы чистого искусства. Вы в этом споре на чьей стороне?

— Я бы очень не хотел, чтобы для нас как музыкантов дело когда-то дошло до агитации за какие-то политические силы или, тем более, до баррикад, но, если придётся, мы должны будем это сделать. Сейчас вообще мир с одной стороны уходит в какую-то виртуальную реальность, а с другой всё больше требует какой-то конкретики, стремительно уменьшает для человека время на принятие решений на материальном уровне. Прагматический вопрос выживания человеческой цивилизации выходит на первое место — на разных планах существования: культурном, социальном, а где-то, возможно, уже и на физиологическом.

Вполне возможно, что европейская цивилизация, например, скоро осознает себя абсолютно бессильной перед какими-то изначально внешними — но уже ставшими внутренними, укоренившимися на новом поле — силами, гораздо более уверенно чувствующими себя в реальном мире, более витальными и творческими. Я тут имею в виду даже не конфликт цивилизаций, а конфликт мироощущений вообще. Хотя это совсем уж метафизика.

Где родился…

— Многие группы, родившиеся в нашем регионе, так или иначе подумывают о том, чтобы пойти дальше, уехать за его пределы. Вы не из их числа?

— Я никогда не хотел уезжать из Архангельска. У меня здесь, в городе и области, есть всё, что для счастья нужно. Мне нравится культурная среда Русского Севера, я в ней вырос, в ней воспитан, и она меня полностью устраивает, — начиная от тех бабушек, с которыми мы общаемся в фольклорных экспедициях, до соловецких пейзажей. Это наша среда. Мы как грибочки, которые хоть сами и маленькие, но свои корни пустили на километры в разные стороны, а споры их ещё дальше разлетелись.